— Сдоба. Мы всегда ели сдобу, — призналась Сильви. — А теперь расскажи мне свою историю.
— Она тебя разочарует, — сказал Том, но что-то во взгляде Сильви обнадежило его. Она готова была разделить с ним любое переживание, любую боль. Том понимал: если он поделится с ней своей болью, то привяжется к ней навсегда. А ведь она, и это очевидный факт, принадлежит уже другому мужчине. — Вы поджаривали сдобные булочки на огне камина при помощи специальных длинных вилок? — спросил он.
Сильви внимательно посмотрела на него и рассмеялась. А что, собственно, ей еще оставалось делать?
— Ах да, Том Макфарлейн, я помню тебя. — Сильви продолжала поддразнивать Тома. — Ты тот самый чумазый пострел, что стоял, прижавшись лицом к нашему оконному стеклу.
Сильви заразительно расхохоталась.
— Я не хочу тебя огорчать, но я рос дикарем, собирая мусор в доках в то время, когда ты ходила в школу. Но если бы я стоял у окна, ты пригласила бы меня внутрь, не правда ли? — Том тоже рассмеялся. — Пяти или шестилетняя девочка с красивой светлой головкой. Маленький ангел. Ты дала бы мне хлеба и меда, подарила своих игрушечных солдатиков и даже не пожалела бы большой кусок вишневого торта.
Тому вдруг стало так тоскливо, что он не мог больше притворяться веселым. Ему нужна была минута-другая, чтобы восстановить самообладание. Тогда он взял полено и, помешав им догорающие дрова, бросил его в огонь. Потом взял еще одно полено и тоже бросил в огонь.
— Ты не позволила бы своему отцу прогнать меня, даже если бы он угрожал мне своим пистолетом.
Придумывая эту историю о семье, которая собралась за столом выпить чаю, Том хотел всего лишь немного подразнить Сильви, но улыбка вдруг исчезла с ее лица. Глаза стали грустными.
— Не бойся, Том, — угрюмо произнесла она. — Моего отца никогда не было дома по воскресеньям. Мы с мамой всегда пили чай вдвоем.
Маленькая девочка должна иметь возможность положиться на своего отца, смотреть на него восхищенными глазами. Значит, у Сильви не было такой возможности. Том почувствовал боль в ее голосе. Вот почему она так не хотела, чтобы отец вел ее под венец! А прежде Том думал, что это была только шутка.
— У него была другая женщина? — тихо спросил он.
— Мама, должно быть, знала. Она все поняла вскоре после свадьбы. Но она хотела защитить меня. Она хотела защитить его. — Сильви посмотрела на огонь, куда-то в самую середину. — Она любила его.
Через секунду Том все понял.
— Твой отец был геем?
— Он и сейчас гей, — ответила Сильви. — Я узнала об этом только после смерти дедушки, его отца. Именно тогда он перестал притворяться примерным мужем и отцом и уехал со своим любовником на один из греческих островов, несмотря на то что маме уже диагностировали рак груди. Отца больше не интересовало, что скажут другие. У него в жизни был только один авторитет. Его собственный отец.
— Если твоя мама любила его, Сильви, я думаю, она была рада тому, что он наконец-то обрел себя самого.
— Она тоже так говорила. Но ей не хватало его. Это было жестоко с его стороны — покинуть ее в такой момент.
— Ты не думаешь, что для нее это тоже стало облегчением? Когда ты болен, вся твоя энергия должна быть направлена только на выздоровление.
Сильви лишь покачала головой в ответ.
— Ты видела его с тех пор?
Молчание было ответом на этот вопрос.
— А он хотел с тобой увидеться?
Сильви пожала плечами.
— Он посылал нам через семейного адвоката открытки на дни рождения и на Рождество. Я возвращала их нераспечатанными.
— Нет…
Это слово само соскользнуло с его языка. Сильви посмотрела на Тома. Ее красивый лоб немного нахмурился. Она ждала, что он скажет что-то еще, но он справился с нахлынувшими нежданно воспоминаниями. Ведь это вовсе не его история.
— Твой отец даже не знает, что скоро станет дедушкой? — спросил Том. — Ты надеешься на то, что он узнает об этом, прочитав объявление в «Таймс»? Как там они пишут: «У Сильви Дачем Смит и… — Том не в состоянии был произнести имя Джереми Хилайера, — скоро родится сын».
Том вспомнил, как сам впервые узнал о свадьбе и беременности Сильви из журнала. Он помнил, какой шок тогда испытал, какую боль…
— Дочь, — тихо поправила его Сильви.
— Дочь, — повторил Том.
Маленькая девочка со светлыми кудряшками и голубыми глазками, от одной только улыбки которой папино сердце способно разорваться на куски.
— Представляю, что он почувствует, когда узнает об этом, — сказал Том.
Сам Том уже знал, что никогда не сможет стать частью той жизни, к которой так стремился.