– Да?
Ответом послужила тишина.
– Я вас слушаю, говорите…
Легкое потрескивание мембраны. Снова тишина. Он положил телефон, не успел выключить свет и лечь, телефон снова загремел. На этот раз послышались приглушенные всхлипывания то ли ребенка, то ли плачущей женщины. Звуки были ненатуральные и раздавались в недрах эфирного пространства, как будто шел спектакль. Ежов защелкал кнопками приемника, расположенного в изголовье гостиничной кровати. Все линии молчали. В трубке послышались короткие гудки, связь прервалась. Он перевернул телефонный аппарат и повернул рычажок, убавив громкость вызова до минимума. В ожидании новых звонков Ежов развернул газету и перечел статью, которая накануне привлекла его внимание.
«Найти вампира. Городская общественность взбудоражена очередным убийством. На этот раз жертвой насилия оказалась тридцатилетняя женщина, проститутка по кличке Багира, обескровленное тело которой обнаружили на загородной свалке. По просьбе органов следствия публикуем приметы возможного убийцы или сообщника. Рост выше среднего, плотное телосложение. Глаза темно-карие, нос широкий с горбинкой, волосы темные, коротко стриженые. Особые приметы: на правой щеке шрам. Предположительно, носит усы…».
Телефонный звонок, пусть и негромкий, заставил его вздрогнуть. Ежов механически потер указательным пальцем зачесавшийся шрам на подбородке, отложил газету, снял трубку.
– Серж! Умоляю. Серж… – женский голос захлебнулся рыданиями.
Телефонная трубка заскрипела, мембрану на том конце провода плотно прикрыли ладонью, плач исчез. Ежов молчал. Наконец, чей-то искаженный голос пискляво произнес:
– Триста восьмой номер! – и снова короткие гудки.
– Странно, – подумал он вслух…
Через минуту, облачившись в спортивный костюм и кроссовки, Ежов вышел из номера. Пока он дожидался лифта, дежурная по этажу, сидевшая за отгороженным столом, выразительно взглянула на часы, покачала головой.
– В гости направились?
– На тренировку.
– Ночью?..
Лифт открылся. Если звонили, назвали по имени и сообщили номер без объяснений, скорее всего, номер гостиничный. Лифт остановился на третьем этаже, в холле никого. Вероятно, дежурная спит в служебной комнате, спросить некого. Ежов бесшумно зашагал по длинному коридору, застеленному красной ковровой дорожкой. Вот он – 308 номер. Дверь прикрыта неплотно, щель. Прислушался – ни звука, в номере темно. Он бесшумно открыл дверь, вошел готовый к неожиданностям. Свет падал в номер из коридора, Ежов нащупал выключатель. Свет! Никого. По комнате разбросаны вещи, мужская одежда, открытый чемодан. Заглянул в туалет, ванную – пусто. Никого в номере не было. Ежов вынул носовой платок, быстро протер ручки дверей, к которым прикасался, выключатели, вышел, аккуратно прикрывая дверь. В это время далее по коридору громко щелкнул замок соседнего номера, рука дернулась, дверь захлопнулась. Из номера за спиной кто-то выглянул, но он, не оглядываясь, быстрым шагом удалялся прочь, лифт был на месте. Дежурной на его этаже не оказалось, он проник в свой номер незамеченным.
Минут через пятнадцать к нему в дверь постучали. Он не ложился, поэтому открыл сразу. Перед ним стояла Пума. Она светилась. Черные, блестящие от возбуждения глаза, искрящееся черное платье, очень короткое, и ослепительно красивые ноги. Одной рукой она прижимала к груди полиэтиленовый пакет, в другой – держала небольшой магнитофон.
– Можно к вам, Сергей Петрович?
Ежов молча отступил, пропуская ночную гостью. Постукивая высокими каблучками, Пума прошла в номер, остановилась посреди комнаты.
– Я вас не разбудила?
– Нет, – он был сильно смущен, даже откашлялся.
– Что же вы, Сергей Петрович? – насмешливо сказала она. – Закрывайте дверь, проходите. Будьте как дома!
Пума поставила на тумбочку магнитофон, вытащила из пакета сразу две бутылки коньяка, баночку черной икры и шутливо, но вполне торжественно объявила:
– Праздник, посвященный дню нашего знакомства, можно считать открытым!
Лакированный ноготь коснулся магнитофона, зазвучал марш Мендельсона. Довольная выдумкой, она повернулась к хозяину номера, который стоял с растерянным видом, совершенно не понимая, что происходит. Она выключила магнитофон.
– Сергей Петрович! Теперь вы не сбежите. Что же вы такой бука! Не рады меня видеть?
– Почему. Присаживайтесь, – скованным жестом он указал на кресло.
– А в фойе вы ловким были! Если сейчас же не улыбнетесь, я заплачу.
Пригрозив таким странным образом, она опустилась на краешек кресла, рекламируя и без того потрясающие ноги, один вид которых мог свести с ума кого угодно, даже каменную статую, а Ежов статуей не был. И он сел на кровать, тщетно пытаясь скрыть свою беспомощность.