Коли вы, казачество, сдадите нашей силе Азов, это будет не слабость, а мудрость.
И еще раз говорим вам: промышляйте в сию ночь животом своим!"
— Все! — Порошин свернул грамоту.
— Складно и сладко написано! — Осип Петров вздохнул, потянулся и через плечо посмотрел на своих: — Что будем отвечать?
— Наш ответ известен! — мрачно рыкнул Худоложка.
— Тогда по порядку все и напишем. Федор, берись за перо. Слов не жалеть! Пусть почитают.
Секбанбаши что-то быстро сказал своему греку-толмачу. Тот перевел:
— Принимают ли атаманы условия сдачи города?
— Мы город не оставим. Тут наши дома, наши церкви, наши жены и дети.
— Вот и пощадите жен и детей. Все вы здесь погибнете.
— Нам погибать не впервой. Мы гибнем — а все живы. И теперь — как бог даст.
— У вас каменные сердца! — воскликнул сердито секбанбаши. — Из-за вашего упрямства будет разрушен столь укрепленный и великолепный город.
— Потому мы и не уходим отсюда. Нам он тоже люб.
И я уж не знаю, какие у нас сердца, у вас они не лучше — каково вам будет рушить то, что сами построили?
Секбанбаши прикрыл веками глаза и, едва разжимая рот, сказал что-то почти шепотом. Толмач перевел, произнося слова так же тихо и зловеще:
— Секбанбаши дает клятву, что в первый же приступ знамена его секбанов украсят цитадель, где сейчас происходит этот бессмысленный разговор. Коли бы не воля великого падишаха, предписывающая переждать ночь, город Азов уже сегодня был бы возвращен под руку его величества падишаха Ибрагима.
Атаман развел руками:
— Я и говорю: на все воля божья.
— Скоро ли будет дан ответ?
— Пишут…
Сидели молча. Осип Петров глядел теперь в окно. Теперь уже секбанбаши разглядывал лицо своего врага.
Здоровенный казак сидел перед ним. Могучий лоб, седина. В посадке головы, в голубых тенях на длинном костлявом лице — звериная хитрость, безумная храбрость и младенческая доброта.
"Таких людей надо не пугать, а подкупать, — подумалось секбанбаши. — Не золотом. С такими нужно делиться славой и властью".
Явились советники атамана с ответом.
— Читай! — кивнул Федору атаман.
"Видим всех вас и ведаем силы и пыхи царя турецкого. Ждали мы вас в гости к нам под Азов дни многие. Где, полно, ваш Ибрагим, турский царь, ум свой девал? Али у него, царя, не стало за морем серебра и золота, что он прислал под нас, казаков, для кровавых казачьих зипунов наших триста тыщ…"
— Хорошо, — кивнул атаман, — В середке теперь почитай да конец.
— "Прозвище наше вечное — казачество великое донское, бесстрашное. Станем с ним, царем турским, биться, что с худьм свиным наемником. Где бывают рати ваши великие, тут ложатся трупы многие".
Конец.
— "Не видать вам Азова-города из рук наших, казачьих, до веку. Нешто его, отняв у нас, холопей своих, государь наш царь и великий князь Михайло Федорович всея Руси самодержец, да вас им, собак, пожалует по-прежнему, то уже ваш будет. На то его воля государева".
— Хорошо.
Атаман встал.
Встал и секбанбаши. Люди разговоры свои закончили, теперь говорить пушкам.
Секбаибаши разъярился. За городскими воротами, еще не выйдя из-под казацких пушек, бросил белое знамя под ноги своего коня и затоптал.
Турки увидали это, зашевелились.
Заиграли трубы, пушкари забегали вокруг орудий, запалили фитили.
Женщины и дети побежалы со стен в укрытия.
По стенам прокатился приказ:
— Считай пушки!
Грянули громады. Огромные ломовые пушки стреляли ядрами в пуд, в полтора и в два пуда весом.
Ухнули тюфяки и всякая мелочь: кулеврины, эждердеханы, паранки, по-собачьи тявкнули мортиры.
Турецкое войско спряталось в пороховом дыму. Ядра сшибли пару зубцов на стене, испещрили ее зазубринами. На том и закончился первый вечер осады.
Казаки насчитали у турецкой армии 129 больших осадных пушек, штук тридцать мортир и сотен шесть прочих.
— Этак они стены до основания раскрошут, — сказал Осип Петров своим атаманам. — Ступайте проверьте старые подкопы. Сух ли порох. Завтра подкопы нам пригодятся.