Лупу был бы рад грубому окрику грубого главнокомандующего, но Гуссейн-паша, впавший в отчаяние после первой же неудачи, был несказанно рад немецкому полку. Ладно бы янычары, но в первом же приступе его армия лишилась немецких полковников, мастеров осады. И тут вдруг является алмазный павлин, у которого полк собственных немцев, свои мастера подкопов и навесной стрельбы.
Оказав господарю должные приветствия, Дели Гуссейн- паша стал жаловаться.
— Гяуры отбили приступ… У нас большие потери… Гяуры нарыли подкопов… Даже янычары со страхом идут под стены. Они боятся не пуль, а предательского взрыва.
— Мой главнокомандующий, я пришел к тебе с немецкими полковниками. У них есть план, — начал Василий Лупу.
— Позови своих немцев! — воскликнул Дели Гуссейн- паша в нетерпении.
Немцы прибыли. Главнокомандующий выхватил из их рук план.
— Вести земляной вал?.. — усмехнулся. — Что ж, падишах Мурад IV возвел вал и взял Багдад за сорок дней.
— Мы предлагаем сделать еще двенадцать подкопов, — сказали полковники. Их было двое.
— Будем копать, — согласился Дели Гуссейн-паша.
— Стенобитными пушками надо сбить башни и уничтожить казачьи пушки, — подсказали немцы.
— Мы будем палить, пока есть порох, — опять согласился главнокомандующий. — Мы не дадим этой своре головорезов ни одной минуты покоя… Ты в добрый час прибыл, великий господарь. Немецкий полк передай мне, сам становись во главе своего войска, против бастиона. Тебе покажут!
Глава пятая
Атаманы Черкасского городка решили на своем кругу в Азов не идти.
— Не хотим умирать за камень. Умрем за свои щепки!
Гонцом в Черкасский городок приезжал сподвижник
Дмитрия Гуни старик Крошка, запорожец, в 1638 году поднявший саблю на польских панов. Послушав казаков, Крошка усмехнулся:
— Вот так же и на Украине у нас. Были бы вместе — была бы каменная крепость, а мы каждый за себя, и получилась у нас не крепость, а шалаш от дождя. Щепы хотите? Будет вам щепа. За турками дело не станет.
На Крошку заругались, но он был не из пугливых.
Подскочил тут к нему казак седоусый, Петька Поспешай.
— Гей, атаман. Возьми меня с собой в Азов от позора. С сыном пойду.
— Спасибо тебе, — сказал Крошка, — Азову каждый человек ныне дорог. Мало в Азове людей, а сила идет против него несчетная. Только я, казак, не в Азов иду, а к себе, за Пороги, хочу войско привести в помощь славному казачьему городу. Азов запорожцев приютил в плохую годину, и мы его не оставим в беде.
Пригрозили атаманы черкасские Петьке Поспешаю, казаки в бока ему потыркали, но отпустили с миром.
А Петька Поспешай и в семнадцать лет Поспешаем был, когда сбежал из Переславля-Залесского, и в пятьдесят Поспешаем остался. Голова седая, а лицо мальчишеское, круглое, глаза смешливые: гляди и гляди за ним. Человек Петька не злой, а как выставит себя перед всеми, покашляешь. Степенные люди сторонились шутолома.
Вот и опять Петька пошутил.
Ощипал живого петуха, один хвост ему оставил, прокрался на двор атамана, посадил петуха на крышу и веревочкой к трубе привязал. Бегает петух по крыше атамановых хором, щипаными крыльями машет, орет по-дурному, а народ тут как тут. Хохот! Валятся от хохота. При всех лезть на крышу петуха гонять — лучше головой в прорубь. Пришлось атаману из пищали пальнуть. Слава господу, глаз не подвел.
Послал атаман верных людей огородами за Петькиной душой, а у Поспешая дома двери настежь. Баба его на полу сидит и убивается:
— В Азов убежал. Сам бы — черт с ним, с дураком! Детей потащил. Семке семнадцать, казак уже, а Васятке двенадцать весен…
Петька Поспешай и впрямь сам-треть летел на конях к Азову. Васятку он с собой брать пе хотел, зря жена грешила. Васятке велено было, как подойдут к Азову, вернуться с конями домой да мать беречь, покуда казаки за казачью славу бьются.
Человек предполагает, а располагает судьба.
Ночевали в стогу сена. Проснулись старшие от Васяткиных кулаков.
К их стогу ехал турок. Поводья бросил. В седле, как на печи, сидит, уютно ему, покойно трубочку табаком заряжает, песенку мурлычет. А за этим турком, чуть дальше, еще турки на арбах: за сеном приехали.