Инайет Гирей встал.
— Я очень скоро предоставлю вам возможность познать мои права и мою власть. Но прежде чем вас удушат, я напомню вам: Крым и Кафу мы, потомки Чингисхана, получили в удел не из ваших рук.
Бейлербей Кафы плюнул хану под ноги.
— Родосский шакал! Тебя выпустили из клетки только на единый час, и ты, вместо того чтобы насладиться покоем, властью, царским величием, бросился на стадо и стараешься перекусать как можно больше. Ты забыл: у стада есть пастух и кнут.
— Задавите их за пологом моего шатра! — крикнул Инайет Гирей.
Слуги подхватили бейлербея и кади под руки, потащили.
Но слуг отстранил брат хана, калга Хусам Гирей.
— Слишком честь велика турецким псам, чтоб душить их!
Хусам огромный, выше всех в шатре. Голова круглая, со спины даже ушей не видать. Тело будто широкая доска.
Плечи остры, приподняты — топоры топорами. Руки расставлены. От плеч до локтей железные, негнущиеся, а от локтей как плети. На плетях этих, опять же неподвижные, тяжелые, будто ядра, кулаки.
Едва полог захлопнулся за бейлербеем и кади, два раза вжикнуло да хрястнуло — и тишина: ни крика, ни храпа.
Инайет Гирей покосился на молчаливых вельмож своих:
— Дело сделано: мы побили турок.
Молчит Култуш, ширинский бей. Не смотрит на хана. Глаза веками прикрыты. Заглянуть бы в эти глаза! Как они нужны Инайет Гирею! Ширин-бей сидит в Эски-Крыме, в старой столице Крыма. У Ширин-бея тот же двор, что и у Гиреев, свой калга и свой нуреддин[8].
Сыну ханского калги русские из ежегодных поминок дают по 25 рублей, а сыну ширинского бея по 150. Сыновьям хана положено из поминок по 245 рублей, ширинскому бею все 300. В деньгах бы дело — голова не болела. Что Ширин-бей скажет, то в Крыму и будет. У Гиреев ханская сласть, а у Ширин-бея — власть. Гиреев на трон из Турции возят, Ширин-бей не только по крови, но и духом — татарин. Ему — татарская вера. Иной хан и года не сидит на троне, а Ширин-бей — вечен.
Коли он молчит, молчат и другие: и Барын-бей, и Кулук-бей, и Сулеш-бей, молчат и мансуровские мурзы.
— Ну, коли вы молчите, тогда я скажу, — в голосе Инайет Гирея вера и власть. — Татары! Мы побили турок, пора прищемить хвост и турецкой цепной собаке. Я говорю о Кан-Темире. А покуда передайте моему войску: я дарую аскерам Кафу на полный их произвол до вечерней молитвы.
— Государь, где твое слово? — В ноги к хану бросились отцы города. Они выдали бейлербея и судью, спасая Кафу от разорения. И вот хан нарушил слово.
— Опомнись, государь! Над тобою аллах!
— Я знаю, что отвечу всевышнему! — Хан дал знак слугам. — Этих — тоже.
В шатер вошел калга Хусам Гирей. На его сабле было насажено два сердца.
— Маметша-ага, — хан сдвинул брови, — почему ты медлишь передать мой приказ войскам? Пусть татары грабят и жгут! Пусть огонь будет очистительным!
— Государь, нам нужно многое обговорить, но я хочу быть среди тех, кто запустит сегодня свои руки в купеческие сундуки!
"Ба! Заговорил ширинский бей. И глаза открыл!"
— Ах-ха-ха-ха! — захохотал Инайет Гирей, спала тяжесть с плеч. Калга Хусам схватился за бока. Засмеялся Ширин-бей, засмеялись Барын-бей, и Сулеш, и Кулук, и мансуровские мурзы.
Инайет Гирей размахнул руки, и, словно подгребая ими, позвал к себе людей, и обнялся с теми, кто был ближе.
— Татары! Сегодня великий день! Мы едины. А коли мы едины — значит, мы свободны. А коли мы свободны — значит, думать нам не о том, как угодить турецкому султану, а о том, как собрать растерзанную на куски нашу праматерь, великую и ослепительную Золотую Орду!
— Вот поэтому-то, мой повелитель, — сказал хану Ширин-бей, — нужно забыть все прежние ссоры. Я думаю о Кан-Темире. Если он будет с нами заодно — мы непобедимы. Если же мы оттолкнем его от себя, наше дело погибло. Его стрела метит нам в спину.
— Ширин-бей, мы теперь же пошлем к мурзе Кан-Те- миру гонца. Мы пошлем не кого-нибудь, а нашего начальника сейменов Маметшу-ага. Пусть он расскажет Кан-Темиру о нашей дружбе к нему и о нашем единстве… А теперь — спешите! Сундуки Кафы ждут вас!
Калга Хусам первым покинул шатер хана. Через минуту радостный вопль вспугнул птиц с гнездовий. Вопль перешел в визг и конский топот. Орда мчалась грабить купеческую Кафу.