— мы просто казались бы проваливающейся парочкой влюбленных.
Эта гостиница была как раз по нас: никакого шика. За белым столиком сидел худой
юноша с засученными рукавами и что-то ел. Нас встретила высокая суровая женщина с
коралловым ожерельем на груди. Я был рад наконец усесться, потому что прогулка с
Чилией мешала мне полностью погрузиться в то, что я видел вокруг, и в самого себя.
Озабоченный и неловкий, я должен был держать ее под руку и отвечать на ее вопросы хотя
бы жестами. А теперь мне хотелось — очень хотелось! — одному, без Чилии, как следует
рассмотреть и узнать незнакомый город: ведь для этого я и приехал!
Дрожа от нетерпения, я подождал, когда принесут заказанный ужин, и даже не
поднялся наверх, чтобы посмотреть комнату. Меня неудержимо привлекал этот
худощавый юноша с рыжеватыми усами и затуманенным взглядом одинокого человека. На
руке у него была заметна бледная татуировка. Поев, он встал и вышел, захватив с собою
синюю штопаную куртку.
Ужинали мы уже за полночь. Чилия, сидя за столиком, очень веселилась при виде
негодующего лица хозяйки. «Она думает, что мы только что поженились!» — шептала она
мне. А потом, глядя на меня усталыми и нежными глазами и гладя мою руку, спросила:
«Но ведь это так и в самом деле, правда?»
Мы разузнали, где мы находимся. Порт был в ста шагах — в конце бульвара.
- Пойдем посмотрим, — сказала мне Чилия. Она уже совсем спала, но
непременно хотела пойти туда со мной.
Затаив дыхание, мы подошли к балюстраде. Ночь была ясная, но темная, и фонари
еще больше подчеркивали глубину черной пропасти, которая разверзалась прямо перед
нами. Я не сказал ничего и, вздрогнув, вдохнул ее диковатый запах.
Чилия, оглядевшись, указала мне на цепочку огней, дрожавших в темноте. Что это
было — корабль? Мол? Из темноты доносились до нас слабые запахи, легкий шум.
—
Завтра,— сказала она радостно,— завтра мы все это увидим.
Возвращаясь в гостиницу, Чилия тяжело висла у меня на руке.
—
Как я устала, Джорджо, как здесь хорошо. Завтра. Я так счастлива. А ты
счастлив? — И она терлась щекой о мое плечо.
Но я ее почти не слышал. Я шел, сжав зубы, вдыхая ласковый ветер. Я был
возбужден, далек от Чилии, я был один в целом свете. На середине лестницы я сказал:
—
Мне еще не хочется спать. Ты иди наверх, а я еще пройдусь по улице и
вернусь.
7
И на этот раз случилось то же самое. Зло, которое я причинил Чилии и из-за
которого я сейчас испытываю безутешные угрызения совести, особенно по утрам, лежа в
постели, когда я ничем не могу заняться и мне некуда укрыться от них, это зло было уже
не в моей власти: я творил его, сам того не замечая.
Я вел себя как глупец, как одержимый и заметил это только тогда, когда все было
кончено и все угрызения совести были уже бесполезны. И только сейчас я прозреваю
истину: я так привык к своему одиночеству и так полюбил его, что у меня атрофировалось
чувство связи между людьми. Поэтому я не умел ни выносить чужую нежность, ни
отвечать на нее. Чилия мне даже не мешала — она для меня просто не существовала! Если
бы тогда я понимал или хотя бы подозревал, какое зло я причиняю самому себе, так калеча
свою душу, я мог бы вознаградить Чилию бесконечной благодарностью, дорожа ее
присутствием как своим единственным спасением.
Но разве когда-нибудь было достаточно зрелища чужого горя для того, чтобы у
человека, наконец, открылись глаза? И не необходимы ли для этого пот и кровь агонии, и
вечно живал тоска, и раскаяние, которое встает вместе снами, идет рядом с нами по улице, ложится с нами в постель и будит нас по ночам — всегда мучительное, незаживающее и
острое?
На сырой и туманной заре, когда бульвар был еще пустынен, смертельно уставший,
я вошел в гостиницу. Я увидел Чилию и хозяйку гостиницы на лестнице: полуодетые и
растрепанные, они о чем-то спорили, и Чилия плакала. При моем появлении хозяйка
вскрикнула. Чилия осталась неподвижной, прислонившись к перилам; лицо у нее было
испуганное и растерянное, волосы и одежда в беспорядке.
—
Вот он.
—
Что ты тут делаешь в такой час? — спросил я жестко.
Хозяйка начала кричать, колотя себя в грудь. Ее разбудили среди ночи: муж, видите
ли, пропал: слезы, разорванные платки, телефон, полиция. Что за выходки? Откуда только
я приехал?
Я прислонился к стене и смотрел на нее раздраженным и отсутствующим взглядом.
Чилия не двигалась с места: только хватала ртом воздух, и лицо ее медленно заливала
краска.