Он подошёл к Калашникову и, захлёбываясь, рассказал ему свой сон:
— Тебя не было. Куда ты делся, не знаю. Я один прихожу в клуб. Там никого нет. И девчонок, как саранчи, полным-полно, даже голова закружилась. А одна — слов просто нет — маленькая, глаза как кулаки и смотрит на меня, Понравился, выходит, я ей. Танцевали мы, пока голова не закружилась. А потом целовались мы с ней. Целуется она, как ведьма, смотри, губы синие стали. Ну и голова, конечно, закружилась.
Теперь работа пошла куда веселее — они трудились на пару: Веня копал землю в глубокой яме, а Сёмка набивал песком грязный промасленный мешок и таскал его на своём горбу на дорогу. Ну и нудное же это занятие — таскать землю на своей спине.
Скоро оба выбились из сил.
Когда Сёмка вернулся с пустым мешком из очередного рейда в балку, Веня устало спросил его:
— Много ещё?
— Два раза по столько с гаком, — кивнул головой Сёмка.
— Давай поспорим, — предложил Веня.
— Ты что, рехнулся?
Веня улыбнулся. Он хорошо знал: если они не поспорят, подъём они засыплют не скоро.
— У меня есть бутылка из-под молока. Кто перетащит мешков меньше, будет до самого дома таскать эту бутылку на шее, — сказал Веня.
Сёмка подумал и ответил:
— Давай. — Затея ему понравилась. Всё-таки это было какое-то развлечение, да и можно было потягаться силёнками. А Сёмка знал свои физические ресурсы, как географию от Урала до Байкала.
Веня бросил лопату, и она воткнулась в землю легко и точно, как перочинный нож.
— Ну что же, тогда давай перекусим, перекурим и за работу.
Они отпили по глотку спирта из зелёной фляги Гуревича и разделили на две равные половины оставшийся кусок варёной колбасы.
— Ты куда спешишь? Чё тебе приспичило? — спросил Сёмга.
— Да так, дела разные, — уклонился от ответа Веня. — У тебя нет газеты? Сапог у меня, кажется, промок.
Калашников присел к костру и снял резиновый сапог, с ноги. Он внимательно осмотрел сапог при свете костра и сказал:
— Было у царя Гороха два сына. Иван — царевич, а другой… носил резиновые сапоги московской фабрики номер одиннадцать.
Сёмка извлёк из кармана пачку лотерейных билетов, потряс её и бросил на колени Вене.
— Что это? — удивился Веня и поднял глаза на товарища.
— Не видишь, что ли? Куски счастья. Храню их для памяти. Все тридцать девять штук не совпали на один номер. Нет у меня счастья, чёрт украл. — Сёмка горько вздохнул, и у него вдруг заблестели глаза. — А сколько было бы выигрышей? Представляешь? Не везёт мне в лотерею. И вообще мне не везёт.
— Ну, а если бы выиграл, что бы стал делать? — спросил Веня. Он засунул несколько билетов в сапог и начал там ворожить. Дырка оказалась солидная.
— Деньги получил.
— Зачем?
Сёмка думал недолго. Он улыбнулся, глядя в костёр, и ответил:
— Я бы автобус купил. Знаешь какой? Экстра-класс! Какие в аэропорт ходят, с мягкими креслами. И возил бы братву на работу. Поди, им в моём грузовике не особенно жарко. А наше настроение от пустяков зависит. А что такое настроение? Настроение — это труд плюс удовольствие. Во! — с гордостью закончил Сёмка, довольный своим теоретическим выводом.
Веня возился с сапогом. Сёмка доел колбасу и почесал грязной рукой нос. И только сейчас, выслушав Сёмку и снова подняв на него глаза, Веня в первый раз внимательно и серьёзно посмотрел на товарища, на его грязные руки.
— Ты чего без рукавиц?
— Рваные были, выбросил.
— Так руки, гляди, отвалятся.
Калашников, видно, затронул самое больное место, потому что Сёмка грустно вздохнул и со злостью, в которой проступал яд ярости, заговорил:
— Так у нас начальник участка Фисенко. Он о наших руках не заботится. Что ему наши руки? Плевать ему сорок четыре раза. Ему до наших дела нет. Ему за наши руки не платят, ему за план платят. Он говорит, стране химия нужна, а не наши руки. Так у него только одна забота — проценты! И зачем люди эти проценты придумали? Не они же управляют миром!
Веня помешал сучья в костре и тихо ответил:
— Но они показывают, как управляется мир.
А Сёмка тут же забыл о процентах. Он не мог больше остановить себя и начал ругаться на чём свет стоит:
— К чёртовой матери! Приеду и скажу этой обезьяне в сметане — сам вкалывай без рукавиц. Пусть он сам мотается по этим дорогам! У самого, подлеца, поди, пар десять рукавиц. Натаскал себе, рожа, и будничные, и выходные, и праздничные. В общем, уйду, и всё тут!
Сёмка достал измятую пачку «Лайнера», но не закурил, а бросил её в костёр, словно не понял, зачем она оказалась у него в руках, и снова начал ругаться: