— Кто при чем? — повторил он ее слова. — А я почем знаю?
Дениза уже хотела было сказать, что никакого ребенка она не ждет и ничего не случилось — это шутка, ей захотелось проверить, как он себя поведет. Но она промолчала. Последние слова Лешека задели ее. И потому, что он ее оскорбил, она неожиданно почувствовала превосходство над ним, которого в их отношениях ей всегда так недоставало. Вооруженная этим превосходством, она заявила:
— Да, это так. Придется тебе жениться.
Лешек несколько раз затянулся.
— Жениться?
— На мне.
— Вот как?! — сказал он.
Она удивилась — таким он вдруг стал неуверенным и растерянным. А ведь раньше всегда знал, что делать.
— Послушай, — сказал он, гася в пепельнице сигарету. — Меня в это дело не впутывай!
— Ты…
— Если девчонка водит к себе по ночам…
— Ты…
Лешек, избегая ее взгляда, потянулся за рубашкой. Одевался он торопливо и неловко и все время бормотал:
— Если девчонка водит к себе… она и другого кого может привести… если уж водит…
— Замолчи! — крикнула Дениза.
Он показал на стену, напоминая — соседи!
Дениза накинула халат и с ключом в руке побежала вперед. Лешек обувался на ходу.
Дениза открыла ему входную дверь. На улице светало, только в небе, словно память об ушедшей ночи, еще стояла луна.
Вернувшись в дом, Дениза пошла прямо в ванную и долго-долго стояла под холодным душем. Потом сняла пододеяльник, простыню, наволочки и застелила постель чистым бельем. Открыла окно, проветрила комнату. Вымыла пепельницу. И все никак не могла утолить свою жажду чистоты.
Она положила на стол список экзаменационных вопросов по истории. Будильник показывал четыре часа тридцать три минуты. Дениза смотрела в книгу, но вместо букв видела перед собой лицо Лешека.
«Как я его ненавижу!» — думала она, сама не зная, кого ненавидит больше — Лешека или себя, за то, что устроила ему такой экзамен. А может быть, мать: если бы не она, Денизе в голову не пришло бы что-нибудь подобное.
И чем больше она об этом думала, тем сильнее жалела, что это всего-навсего экзамен. И еще она думала об отце, который как-никак прожил с матерью пять лет. Как-никак… И эти пять лет представились ей невообразимо прекрасной порой…
***
Часы
Старуха сидела на деревянном ящике, ноги уже плохо слушались ее, но глаза были любопытные и живые. Едва завидев трактор с прицепом, она крикнула:
— Едут! Едут!
Ее высокий голос ворвался в дом, отразился от голых стен, рассыпался по вымытому полу и через распахнутые двери вылетел в сад. Крик ее прорезал пустынную и умиротворенную тишину дома.
На втором этаже протекла батарея. Когда раздался крик, Мария как раз ставила под затвор тазик. «О господи! — подумала она. — И чего старая так надрывается? И ведь всегда, как раскричится, голос у нее срывается на визг». Мария медленно подвинула тазик, дожидаясь, пока капнет очередная капля. Только после этого вышла из комнаты и, не торопясь, еле переставляя ноги, стала спускаться по лестнице. Старуха не умолкала:
— Едут! Еду-у-у-т! Еду-у-у-т!
«Вот настырная!» — подумала Мария и еще замедлила шаг, злорадно представляя себе, как старуха побагровела от злости, потому что никто ей не отвечает и никто не бежит встречать трактор.
Наконец-то дом готов. Готовы крыша и погреб, есть вода, электричество и паровое отопление. Внизу две комнаты, наверху три. Настоящий особняк. Даже с гаражом — правда, еще без дверей. Но машины-то все равно нет.
Оставалось только оштукатурить дом снаружи. Когда начинали копать фундамент, Марии было двадцать шесть, а Йозефу тридцать восемь. С тех пор прошло четыре года. Дом достроен и пуст. И вот теперь на тракторе с прицепом привезли сюда немногочисленную мебель из прежней маленькой квартирки, чемоданы и корзины.