Он тоже глянул вниз.
— Маркета опять шалит. Чуть бабушку не свалила, — сообщил он.
— Маркета всегда шалит.
— Я тоже шалил. И вот дошалился, правда?
— В аптеке много не пошалишь!
— Я думаю! — заявил он с удовлетворением.
Она не помнила, чтобы муж чем-нибудь был недоволен. Во всем он знал меру и не пытался ее переступить. Он не тянулся к тому, чего не мог достичь, и поэтому жил в мире сбывшихся надежд и осуществленных стремлений — свои мечты и желания он благоразумно ограничивал заранее определенными рамками.
Оживленнее всего муж бывал перед ужином. А после все его движения и вообще всякая деятельность были лишь подготовкой ко сну. Она хорошо знала образ жизни своего супруга, подчинялась ему, и в то же время он нагонял на нее скуку. Сейчас муж был еще оживлен.
Он последовал за ней на кухню и стал наблюдать, как она готовит ужин.
— Что новенького? — осведомился он.
— Ничего.
— Когда я езжу в город, всегда узнаю какие-нибудь новости.
Она резала в большую кастрюлю кнедлики, разбивала яйца, мыла под краном помидоры — все такие знакомые и будничные дела. Ей это было противно. И казалось недостойным. Сейчас ей следовало решать серьезные вопросы, а не вытаскивать из яичного белка попавшие в него кусочки скорлупы.
— Поди позови их, — попросила она мужа.
Он подошел к окну, кликнул детей и с удовольствием оглядел сад. Дорожки под прямым углом — это была его идея. Одно огорчало — до чего упорно держится ряска. Чистить бассейн он предпочитал механическим способом, а не химикалиями. Но ничего не помогало. Впрочем, утешил он себя, ряска такая ярко-зеленая, и если взглянуть с этой точки зрения, то и огорчаться не стоит. На все нужно смотреть с соответствующей точки. Самое худшее — оценивать весь мир, придерживаясь лишь собственной позиции. Тогда никогда не будешь счастлив. Нет, тогда в жизни никогда не изведаешь удовлетворения.
Она сняла с плиты кастрюльку и достала с полки тарелки. Прибежали дети, подставили ей свои мордашки. Она их наспех поцеловала, но даже в спешке успела заметить, что личико у Маркеты теплее, чем у Михала. Совсем разные, все больше убеждалась она, разные до мелочей.
— О чем задумалась? — В дверях кухни, покачивая головой, стоял муж.
— Ни о чем, — ответила она, и снова стала раскладывать еду в тарелки. — Все-то ты спрашиваешь, что было да что происходит! — перешла она в атаку.
В действительности же она боялась одного-единственного вопроса, но он его никогда не задавал. Ее удивляло, что даже свекровь не замечает разницы между Михалом и Маркеткой. Муж, разумеется, думал только о том, о чем ему хотелось думать.
Однажды, с полгода назад, когда она уже не могла этого выдержать, она сама опрометчиво начала разговор.
— Тебе не кажется, — спросила она тогда мужа, — что Михал какой-то странный?
— Думаешь, у него температура?
— Нет. Я не о том.
— Что значит «странный»?
— Ну, не такой, как Маркетка.
— Еще бы! — расхохотался муж. — Так уж повелось, один человек такой, а другой совсем иной.
Он не желал понимать ее, и был таким самоуверенным в своем благодушии.
— Он даже играет совсем иначе, чем Маркетка в его возрасте.
— На то он и мальчик! — ответил муж, и на этом проблема кончилась. Для него, но не для нее.
Ей необходимо было выговориться, и она искала слушателя. В минуту слабости дошла до того, что бросилась искать совета у подруги. Как будто не убеждалась много раз, что словом «подруга» женщина называет другую женщину, которой удается искусно утаивать свою враждебность.
Как бы между делом она поведала этой подруге трогательную историю:
— Вообрази, вчера я получила письмо от своей одноклассницы, с которой не виделась много лет. У нее двое прелестных детей — мальчик и девочка. Она и фотографию мне прислала. Такие очаровательные дети! А она несчастна… Мучается, что дети у нее от разных отцов. Понимаешь, один ребенок от мужа, а другой от любовника, с которым она уже сто лет не встречалась…
— А муж знает?
— Нет.
— Так чего же она мучается?
— Я тоже не понимаю. Может потому, что любовник ничего об этом не знает.
— Ну, из-за этого я бы не стала терзаться, — сказала подруга. — Посмотри на это дело так: если бы она овдовела и снова вышла замуж, все равно дети у нее были бы от разных отцов.
— Конечно, конечно, — согласилась она, хотя у нее было весьма отчетливое чувство, что разговор пошел совсем не о том, что ее мучило.
Потом подруга спросила фотографию тех детей, и она была вынуждена делать вид, что ищет в ящиках и не находит. Было чистейшим злорадством заставлять ее рыться в ящиках. Очевидно, она сделала промах, ища совета у подруги. Но ее беспокойство было сильнее, чем страх проговориться и выдать себя.