Ота не мог избавиться от тягостного ощущения, что в комнате, кроме Даны, находится еще какая-то девушка. Он погружался в беспокойный сон, и по мере того, как сон овладевал им, Дана превращалась в кого-то другого. Это и радовало и огорчало, но, помучившись недолго, он уснул и проснулся, когда было совсем светло.
Дана еще спала. Светило солнце. От тумана остались лишь островки инея в тени, а на ветке вербы какая-то птица раскачивалась вверх-вниз, вверх-вниз.
При свете солнца все выглядело куда веселее, чем вечером или ночью. Ота повернулся на бок и стал смотреть на спящую Дану. Она лежала на животе, вытянув руки вдоль тела, скомкав одеяло, и плечи ее размеренно подымались и опускались. Размеренность ее дыхания придавала солнечному утру какое-то дополнительное спокойствие. Размеренность действует успокаивающе: она свидетельствует о том, что у людей и вещей все идет по правилам. Что в мире покой и порядок.
Ота выглянул в окно. Птица по-прежнему раскачивалась на ветке вверх-вниз, вверх-вниз. От электрокамина тянуло теплом. Все девушки уехали в город, он остался здесь с женой. Ему захотелось похвастаться ею, выехать вместе в это заманчивое голубое и серебряное утро, отпраздновать его как-нибудь необычно. Глядя на жену, Ота строил разные планы, отвергал одни и придумывал другие. Времени было достаточно — Дана не просыпалась. Ота не будил ее и чувствовал себя великодушным, оставляя ей свободу, которую дает сон; старался угадать, что ей снится. Она должна рассказать ему, что ей снилось. Что может сниться человеку, который спит на животе? Он глядел на Дану с той нежностью, с какой владелец смотрит на свою собственность. Коснулся ее волос, отделил одну светлую прядь и начал наматывать на палец. Локон поблескивал в солнечных лучах и мягко обвивал указательный палец. Тут Дана шевельнулась, и Ота нечаянно потянул ее за волосы.
Она сразу проснулась, легла на спину и с удовольствием потянулась.
— Доброе утро, — приветствовал он ее.
— Я еще сплю, — сообщила она.
— Не советую.
— Сплю, сплю, сплю…
— А у меня есть тайный замысел.
Она привлекла его к себе.
Когда потом они ехали в маленькой отцовской машине под высоким сияющим небом, мир казался еще прекраснее, чем утром.
Ота насвистывал, Дана тоже попыталась, но у нее не получилось.
— Думаю, я все же привыкну, — заявил он.
— К чему?
— К тому, что я муж. Понимаешь, ощущение такое… такое…
— Ты вполне стоящий муж, — сказала она одобрительно.
— Спасибо.
— Не без изъянов, конечно, — прищурилась Дана.
— Ну и ладно! — весело ответил он.
— Не скажешь, куда ты меня везешь?
— Сам не знаю!
Разумеется, он знал. Все продумал еще утром, пока Дана спала.
— Нехорошо с твоей стороны таскать меня по лесам без завтрака, — вздохнула Дана.
— Считай, что ты на диете.
— Разве я толстая? — Она погладила свой плоский живот. — Неужели я толстая?
Ота продолжал насвистывать.
За поворотом шоссе показалось озеро. Над его обширной гладью вспыхивали белые сполохи, а неутомимые чайки бросались в этот пожар и снова вылетали из него. Потом появилась красная крыша отеля. Весной она была заметнее, чем летом: летом ее закрывали кроны широколистых каштанов.
Дана все поняла, но на всякий случай спросила:
— Куда ты все-таки меня везешь?
— В торжественный день полагается торжественный завтрак.
— Ты это всерьез? Надеюсь, нет!
— С каких пор ты такая скромная?
Ота обладал удивительным даром объяснять себе все совершенно не так, как было на самом деле.
Дана замолчала. Говорить было нечего. А отель приближался, словно недруг, коварно прячущий оружие за спиной.
От избытка хорошего настроения Ота прочертил колесами на песке автостоянки лихую загогулину. Потом выскочил из машины, открыл Дане дверцу. Не в его привычках было открывать девушкам дверцу, но Дана не была его девушкой, а утро ведь было торжественное. Дана улыбнулась ему так, словно он на нее прикрикнул.
— Поехали дальше, — попросила она, продолжая сидеть.
— Куда?
— В другое место.
— Почему?
— Мне здесь не нравится.
— Ты уже бывала здесь?
— Нет.
— Вот и неправда. Сказала же, что тебе здесь не нравится.
Внезапно Дана вылезла из машины и пошла к веранде, даже обогнав Оту.
Летом на веранде танцевали. Сейчас на ее плитах, от самых перил до складных стульев и столиков, сложенных под тентом, танцевало только солнце. В воздухе пахло водой, землей и горьковатым дымком от костра из сырого хвороста. Ота с удовольствием задержался бы на веранде, чтобы полюбоваться на озеро, но Дана уже входила в ресторан. Ота едва успел придержать дверь, которая захлопывалась автоматически. Дана уже отодвигала от столика стул.