— Какие это поклонники, диверсанты это, а не поклонники.
— Почему диверсанты?
— Потому что у них одна забота: как бы темной ночью все границы перейти… Действующие лица… Действующий ум бы встретить, да если бы у него еще и лицо было действующее. Ты что? — спросила она меня.
— Ничего… Слушаю…
— Что?
— Оперу.
— Какую оперу?
— Есть такая грустная опера «Рига летом». А с тобой что? — спросил я. — Есть хочешь?.. (Балерины всегда хотят есть, а моя сестра, вероятно, больше всех балерин на свете… Диета!)
— Я хочу не есть, а жрать, но не в этом дело. Апсолон разбился.
— Какой еще Апсолон?
— Конь, который в Дон-Кихоте играл.
— Как разбился?
— Насмерть… при погрузке на машину… Трап был без перил…
— А, — сказал я.
Мы помолчали.
— Афишу придумал? — спросила Наташа.
Я вытащил из кармана блокнот и раскрыл его.
— Набросок, — сказал я, — смотри. — Но Наташа сначала ничего не поняла, пришлось ей объяснить: — Здесь, внизу, надпись: «Звездочки большого балета». Концерт. Здесь силуэты ночного города, а на небе созвездие балерин…
— Ты гений, обезьяна! — обрадовалась Наташа. — Это же будет обалдение в цвете!
— Не подсуживай, — сказал я. — Чтобы быть гением, надо иметь железное здоровье, а у меня его нет.
Наташу рассмешило мое объяснение гениальности.
— Нет, нет! — повторила Наташа. — Хотя бы потому, что художники рисуют рисунки, а ты думаешь рисунками, ведь так?.. И еще потому, что ты можешь, а не хочешь быть гениальным художником…
— Я хочу быть гениальным заведующим детского сада, — сказал я. — Или нет… Я хочу быть директором училища по взятию невероятных нот… «Не знаю, вы меня поймете, иль это понимаю я, и на невероятной ноте…» Все в жизни должно быть на невероятной ноте!
— Мне, знаешь, что в тебе нравится? — сказала Наташа.
— Что?
— Что ты не набросился на свои способности, как тигр. Обычно в юности все набрасываются на себя. Вот, например, я. Я на себя набросилась, а ты нет… И в школу одаренных не захотел пойти… Ты просто так живешь — и все… Кстати, ты куда собираешься поступать после школы?
— В армию, — сказал я.
— Но ты уже, по-моему, воюешь? — сказала Наташа.
— Пока с собой, — сказал я. — Ты знаешь, я балет придумал… Кинобалет. Жозька в главной роли. Это в пушкинские времена. Понимаешь. Она Его разлюбила, а Тень Ее любит Его по-прежнему. И вот Ее Тень начала встречаться с Его Тенью, понимаешь? А Тень Соперника это замечает и ревнует. Их Тени дерутся на дуэли. — Объясняя сюжет, я быстро показывал Наташе рисунки в блокноте. — Тень Соперника убивает Тень Несчастного Влюбленного. Вот видишь, это дуэль, когда Тень падает, тут же как бы обретает плоть, и… на земле мы видим живого убитого Несчастного Влюбленного.
Наташа молча посидела на траве рядом со мной и сказала без подсуживаний:
— Алик, а по-моему, это очень здорово. На дереве придумал?
— Нет, это я придумал на земле… на грешной земле, — добавил я.
Мы замолчали, каждый думал о своем, и наше прекрасное молчание прервала мама. Она появилась с лопатой в руках, как иллюстрация к Наташиным словам: «Мама говорит, это нужно принципиально, чтобы ты выкопал ямы!»
— Учти, — сказала мама, втыкая в землю лопату, — я заперла всю твою одежду у себя в шкафу, и до тех пор, пока ты не выкопаешь… Я надеюсь, ты не будешь ломать дверцу? — добавила она и ушла.
— Она объявила мне какую-то борьбу, — сказал я, — а я все время уползаю с ковра… И костюма мне не покупает какого-нибудь шикарного… Пиджак есть такой — клабс-джакит, — вздохнул я. — И наличного счастья нет — деньги не дает, — пояснил я. — И с папой тоже все время воюет…
— И устраивает ему тети Варино счастье… — еще тише сказала Наташа, словно во всем соглашаясь со мной.
— Какое еще тети Варино?
— В одном доме есть лифтерша, тетя Варя, такая немолодая рябая женщина. Она всегда грустная. Я ее спросила, почему она такая грустная, она сказала, что муж от нее ушел. А муж у нее был пьяница и хулиган. Я ей сказала, что надо радоваться, а она: «Тоскливо одной!» Я говорю: мол, надо радоваться такой тоске, а она… Раньше, бывало, говорит, муж придет, изругает, прибьет — все веселей… Вот оно как, оказывается… Это самое «все веселей-то»… Что это такое, как ты думаешь?
— Не знаю… — сказал я прибитым голосом. — Я на эту тему еще ничего не рисовал. А ты зачем мне об этом рассказываешь? «Здесь ведь что-то и обо мне», — подумал я.
Наташа сморщила свой красивый лоб и сказала: