— Точку, — передразнила Геннадия Рысь. — Сказала муха: в этом деле надо поставить точку — и поставила.
— И вот еще что, — сказал Умпа, но Таня не стала его слушать.
— Я себя плохо чувствую, — сказала она.
— А меня? — спросил Геннадий.
— Дурак, — ответила ему Рысь. — Холодно, я переоденусь, — сказала она и как-то по-своему устало пошла к дому.
— Эдуард сейчас подойдет, так что переоденься получше, — сказал ей в спину Геннадий.
Все так же не выпуская моей руки, Геннадий подвел меня к бревнам, сначала присел, потом развалился, потянув меня за собой. Я лежал рядом, как лучший его друг.
— Молчишь, карп, — сказал он зло. — А известно тебе, что в садки, в которых разводят карпов, подпускают обязательно щук… Присутствие щук на карпов действует как надо… У них мясо становится вкуснее и вообще… Они в присутствии щук настоящими мужчинами становятся. Чего молчишь? Не хочешь разговаривать? Людей из себя строишь… Нового человека? А чего они, эти люди-человеки? Чем они отличаются от тех… Которые питекантропы? Ты вот, например? Чем отличаешься или Бендарский, или там химики-мумики всякие?..
«А жених-то, значит, не Эдик, а пожилой», — долбило дятлом в мою голову.
— А ничем мы все не отличаемся… Знаем только немного больше, а хочем того же! Воевать хочем… жрать хочем… девчонок хочем… Ты вот, чего ты хочешь? Девчонку у тебя увели, а ты ее хочешь обратно… Это и тридцать миллионов лет тому назад было. Я молчал.
— А дай тебе сейчас силу, ты бы нас всех бы разнес… Разнес бы?
Я молчал.
— А жизнь — это, может быть, все, что запрещают доктора и милиционеры. Ты никогда не думал об этом? — спросил меня Умпа, посвечивая мне в глаза фонариком. — Может, вся трагедия, что я это понимаю, а другие — нет?
— Свети сюда, — приказал я Умпе.
Геннадий Умпа так оторопел, что даже разжал руку.
Я достал из кармана блокнот с фломастером и стал рисовать. Умпа молча смотрел на меня, наведя на блокнот круг света. Это было как в шахматном блицтурнире. Два рисунка без отрыва от бумаги.
— Понимаешь, Умпа, — объяснил я Геннадию. — Это вот ты ходил по улице в свой институт. Модный, с портфелем, с незаконченным высшим образованием. Этот рисунок называется «Сюда!» и равняется тридцати миллионам лет. Это значит, чтобы тебя превратить в такого вот Умпу, понадобилось тридцать миллионов лет, а чтобы ты снова стал вот таким дикарем (я нарисовал, каким), вот таким дикарем, понадобилось всего три минуты. Мы с тобой три минуты разговариваем? Так вот, сюда за тридцать миллионов лет, а обратно, к дикарям, за три минуты. Вот в чем трагедия.
Умпа, заросший волосами до шеи, смотрел на меня с ненавистью из своей темноты.
— Это только разговоры. Пока разговоры.
Из дома в вечернем свете фонаря появился кто-то в папахе, черкеске и в облегающих сапогах, в каких восточные мужчины отплясывают лезгинку. Когда лицо черкеса вошло в поля световой шляпы от фонаря, я узнал в черкесе все ту же Татьяну Рысь. Очень она изменилась в этом костюме.
— Вот дает, дикая дивизия, — сказал Геннадий, оглядел манекенщицу с ног до головы и свистнул как бы от восхищения. — Показывает Тбилиси, — сказал он и запел: — «Расцветай под солнцем, Грузия моя…» Ну походи…
Продолжая петь под свою же музыку, Умпа сам стал прогуливаться, как манекенщица, и поворачиваться на месте, и опять ходить, приговаривая:
— Комплект для путешествий в Дубну, желательно верхом на лошади: куртка, брюки, папаха, расшитые шерстяными нитками чулки, сапожки и перекидная сумка — хурджин. Модель Геты Натукашвили!
Потом он эффектно остановился и сказал:
— А твоя судьба от него зависит, — сказал Геннадий, кивая в мою сторону, — если он отобьет опять у Эдика Юлию, ты в порядке.
Татьяна Рысь внимательно меня осмотрела.
— Значит, едем? — спросил Умпа. — Только ты его не ревнуй. Поняла? Когда можно будет ревновать, я тебе свистну. Кстати, Марину Ивлеву пригласи.
— Зачем это? — спросила Рысь.
— Ты же знаешь, я люблю котят с перебитыми лапками.
— Знаю, сначала перебиваешь лапки, потом любишь, — ответила Рысь, и глаза ее постарели еще больше.
— И для него кого-нибудь пригласи, Нонку, что ли. Там, конечно, Юлия будет со своим женихом, — сказал он мне, — но ты не унижайся, ты держи хвост пистолетом. Ты ухаживай за Нонкой — и все. У них свои фокусы, у нас свои.
— Глаза у тебя, Умпа, какие-то… как будто ты отсидел лет пять, — сказала Рысь, — или будешь отсиживать… — Умпа проглотил это. — А хочешь, я за тебя замуж выйду? — сказала мне Рысь. — Вот будет сенсация! Будем вместе моды изобретать… Знаешь, сколько человек моей руки добиваются?