Дня через три я лежал на деревянном полу своего «эрмитажа». Эрмитаж — это по-французски место уединения. У нас в лесу недалеко от нашей дачи есть такая пожарная вышка — это мой «эрмитаж». Я лежал на полу, а «эрмитаж» качался под ветром так же, как вдруг все закачалось в моей жизни и пошло ходуном. Пол вышки был весь усыпан хвойными иголками. Сосны шумели под ветром. На доски пола с уютным стуком падали шишки. А я лежал на спине и держал в руках книгу, которую дали мне новые друзья: Юрий Игоревич и его отец — сверхпотрясающий Игорь Иванович. Он — я еще не знал тогда, в кафе, что он Юрий Игоревич, когда разговаривал со своим соседом, — он все смотрел на меня, а когда все ушли, он сидел и думал о чем-то, иногда в окно посматривал, потом сказал мне: «С опущенным якорем плывешь, парень. Поднять надо!» И пока я сидел, соображая, о каком якоре идет речь, он сказал: «Можно?» — и протянул руку к моему «Онегину» Пушкина. Я, конечно, сразу же выпалил: «Можно». Честно говоря, первый раз в жизни мне захотелось, чтобы кому-нибудь захотелось посмотреть мои рисунки к «Онегину».
Я стал говорить, что к чему, потому что мой «Онегин» отличается от всех «Онегиных». Я ведь считаю, что это не просто роман в стихах, а это сатирический роман в стихах, ну, вроде «Золотого теленка». А Онегин — это же ну совершеннейший Остап Бендер. Случись революция в пушкинские времена, вы знаете, чем бы Евгений занимался? Искал бы спрятанные сокровища в стуле, только не тетей, а дядей спрятанные.
Ну разве Онегин это не Бендер? Нет, вы послушайте.
И я продекламировал Юрию Игоревичу из Онегина: «Всё хлопает. О. Бендер (здесь я Онегина заменил на Бендера) входит, идет меж кресел по ногам (по ногам!), двойной лорнет, скосясь, наводит на ложи незнакомых дам (незнакомых дам!)…» Ну и так далее.
Но я, наверное, это все как-то нервно читал. Потому что он смотрел то на рисунки, то на меня и сказал: «А якорь все-таки надо поднять!»
Потом, когда мы с ним гуляли по лесу, он объяснил про опущенный якорь. Отец его рыбачил с приятелем на Московском море, расположились на острове, с острова к месту клева его приятель греб, быстро добрались, а обратно на весла сел отец, долго греб, из сил выбился — до острова никак не догребет: Оказывается, он не заметил, как у него якорь размотался, а он на веслах плыл с опущенным якорем! «Вообще-то у художника с якорем, должно быть, не все в порядке, — сказал Юрий Игоревич, — но не по дну же. Приподнять надо!» «Дался ему этот якорь!»
— Если уж вы специалист по поднятию якорей, — сказал я, — то поднимите его у моего папы. У него, наверное, сто якорей опущено — и все по дну.
— Да это не я, это мой отец специалист по поднятию якорей.
— Он доктор? — спросил я.
— Математик. Сотрудник института прикладной математики Академии наук. Может, слышал о профессоре Шубкине? Он придумал уравнения иммунитета с одним врачом-фтизиатром. Интересно получилось. Такая, понимаешь, картина: в организме, оказывается, есть некие датчики, следящие системы, за здоровьем. — Подняв с земли прутик, он, продолжая рассказывать, стал кое-что подрисовывать на земле. — Попали микробы, их мало еще, и датчики помалкивают — это, мол, пустяки, не стоит внимания. А микробы размножаются. Но когда их количество достигает опасного, критического уровня, датчики включают красный свет — тревогу бьют. И тут же в организме начинает работать целый комбинат по выпуску, как у нас говорят, иммунных, защитных агентов. И начинается сражение — кто кого. Если это нарисовать, получается график. Что-то вроде синусоиды. Понимаешь? Зигзаг такой. Вот отец и составил уравнение, уравнение иммунитета. По нему можно предсказать, когда у человека может быть рецидив, через сколько лет он снова заболеет, чтобы принять профилактические меры… И вообще, — сказал Юрий Игоревич, — в основе здоровья, считает отец, лежит математика, бухгалтерия — одним словом, идеальный приход-расход, дебет-кредит, сальдо-бульдо!.. Я не слишком увлекся?
— У бухгалтера было две собаки, одну он звал Сальдо, другую Бульдо! — сказал я, и мы оба рассмеялись. — А вы здесь… — я хотел спросить: работает ли он здесь.
Но Юрий Игоревич не дал доспросить и ответил:
— Я отца сюда привез. Он здесь учит дубнинцев музыку слушать. У него два помешательства: синусоидное поднятие якорей и музыка. Первое — тихое, второе — буйное. У нас дома фонотека — филиал Дома звукозаписи.