А теперь все будет хорошо! Все! У всех! У всех людей на земном шаре… И у мамы пропустят сценарий, и Наташа станет актрисой! И Жозя… меня разлюбит! И ее тетя выйдет замуж! И мы с Юлой снова будем вместе и… и… и…
Есть люди продленной радости, есть люди продленной грусти. Я отношусь, вероятно, ко вторым. Когда я протянул маме карточку Юлы и сказал:
— Вот девочка… Попробуй ее на героиню, — я это сказал с чувством продленной грусти.
— Девушка с белыми, как лен, волосами, знакомая девушка, симпатичная, — сказала мама, рассматривая Юлкино лицо. — Хороший типаж.
— Это не типаж — сказал я. — Это актриса, она сыграет, что хочешь сыграет. Она в жизни играет, так почему же ей в кино не сыграть? Очень прошу, попробуй ее на роль героини.
— А ты папу не видел? — спросила мама, возвращая мне фотографию.
— Видел, — сказал я тихо.
— Где?
— На седьмом небе, — ко мне стало возвращаться чувство радости от этих вопросов. — Мы были с ним в ресторане «Седьмое небо», — объяснил я. — Бон-Иван нас туда пригласил.
— Говорят, там прекрасная панорама?..
— Да, — сказал я, продлевая радость своими ответами, — оттуда я увидел прошлое, настоящее и немного будущего.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Перестав читать книгу, спрятанную в наполовину выдвинутом ящике стола, секретарша стала смотреться в зеркальце. Она смотрелась в зеркальце, словно принимала «парад лица», между прочим, очень красивого. Она смотрела на себя со стороны так, как будет смотреть на нее вечером он — в кафе или, может быть, в Доме кино. Смотрелась она так, как смотрелась бы, если бы в комнате никого не было.
И я вспомнил женщину в электричке, что сидела напротив меня, тоже красивая, но ей было все равно, замечаю я это или нет. Потом в вагон вошел морской офицер, и ей стало не все равно.
— А что у вас к Сергею Семеновичу? — спросила меня секретарша.
Я заторопился. Нужно было ей рассказать всю историю с «Мальчиком в черном костюме» и о том, что худсовет заставляет Марка сделать поправки. «Пусть ваш начальник сам прочитает. Я понимаю, что так не положено. Но ведь бывают такие случаи, что…» И тэ дэ и тэ пэ. А она сказала: «Ждите начальника, скоро придет, он на совещании».
Я стал рисовать. Нарисовал Умпу. Умпа: мусоропровод «Нью-Йорк — Москва». Потом я нарисовал Нотр-Дам де Пари. Химеры. Дьявол показывает язык времени. Если бы Париж населяли дьяволы и химеры, то на Нотр-Дам стояли бы изображения людей. Я нарисовал Нотр-Дам с людьми, а внизу толпятся химеры и дьяволы.
Потом я стал рисовать секретаршу. И она краешком глаза все следила за мной, а когда выходила из комнаты, взглянула на рисунок и сказала: «А ведь похоже!»
— А что это за тип? — спросила меня секретарша, разглядывая портрет спящего стоя мужчины с букетом в руках с подписью «Иван Фомич».
— Это не тип, — сказал я, — это сюжет. Я его на улице подсмотрел. Внешний вид человека ведь может тоже быть сюжетом! Ну хотите, я вам сейчас из этого Ивана Фомича сделаю комика?.. — Книга, которую читала секретарша, вероятно, была менее интересна, чей мой Иван Фомич. — Назовем эту историю «Букет», — я написал слово «Букет» и подписал: «История без слов».
— Знаете, есть такие смешные рисунки, на которых и без слов все понятно. — Перелистнув блокнот, я стал рисовать, объясняя секретарше сюжет: — Из какого-то учреждения выходят трое мужчин, и двое тянут третьего… Вот видите, как они его тянут в кафе. А третий, назовем его Иван Фомич, не хочет. Иван Фомич покупает букет хризантем, которые похожи на папахи горцев. Правда, хризантемы похожи на папахи? — спросил я секретаршу, и она со мной согласилась. — А потом, уже подходя к своему дому, наш Иван Фомич опять встречает на улице тех двоих, и они его все-таки заводят в какой-то буфет… Вот в такой буфет, — я нарисовал буфет и тех троих за бутылкой вина. — А дальше, — я объяснил, — дальше можно даже не показывать, что было с этим Иваном Фомичом, это все можно показать через букет. В одном месте букет падает на пол в лужу с пивом, в другом кто-то обламывает несколько цветков, в третьем на букет кто-то наступает… А вот ночь, — сказал я, открывая следующую страницу и зачеркивая ее всю черной тушью. — Иван Фомич стоит возле витрины какого-то магазина и стоя спит. А в руках у него одна ботва; но в это время мимо него пробегают вот такая девушка в фате, — я перевернул страницу и нарисовал Юлку в белом подвенечном платье, с букетом белых хризантем и рядом с ней меня в черном костюме, — вероятно, они, — я чуть было не подумал «мы», — сбежали со свадьбы. Понимаете? Или просто так… Гости не знали, что пора разойтись.