— И все-то они читают! И все-то они знают… и про консультантов, и про президентов, — сказал Геннадий, — а насчет того, что больше, имейте в виду: какие консультанты, такие и деньги.
— А вот в Англии… — начал что-то рассказывать Проклов, но я не стал слушать, вернее, подслушивать, я повернулся и направился в другой конец станции и вышел на перрон.
Платформа была почти совсем пуста, и только возле киоска «Пиво-воды» стояло несколько «врагов народа». Так Бон-Иван называет всех пьяниц. Один из «врагов» был пьян больше всех, он ходил вокруг ларька, кривясь то в одну сторону, то в другую, словно танцуя какой-то жуткий танец под слышную только ему одному пьяную музыку. При этом он все время что-то неразборчиво бормотал себе под нос, задавал сам себе вопросы, отвечал на них, спорил и в чем-то все время себя убеждал.
Сулькин, Умпа и Проклов все стояли у ларька ко мне спиной и что-то обсуждали. На плече у Проклова висела гитара на ленте, он тряс длинными волосами и изредка брякал по струнам. Сначала они моего присутствия не замечали, а затем кто-то из них разглядел меня, и все трое медленно приблизились ко мне, прижав к ограде платформы.
Накачав воздухом свою и без того могучую грудь, Умпа сказал, словно меня не было:
— Слушай сюда, как закашивать будешь, значит так…
В общем Умпа учил Сулькина, чтобы он сказал в своей районной поликлинике, что был, мол, на ВДНХ, колосок там оторвал от снопа, захотел зерен пожевать, ну пожевал, и вот теперь уже который день что-то мешает глотать — наверное, усик колоса в горло воткнулся. Сулькина, конечно, осмотрят и скажут, что никакого усика в горле нет, а он, Сулькин, должен говорить, что есть. И так Сулькин должен несколько раз побывать в поликлинике, а потом из поликлиники Сулькина пошлют в дурдом, ну в психиатричку, и там все надо начинать сначала. В дурдоме Сулькину дадут лекарство, и он должен сказать, что все прошло… А когда заберут в армию, то он, Сулькин, должен пойти в медсанчасть и сказать, что ел тарань и в горле кость застряла. В медсанчасти его начнут лечить — и опять безрезультатно. Тогда Сулькин должен сказать, что вот когда его лечили в Москве, то давали какое-то лекарство, от которого все прошло. И когда в армии Сулькина спросят: «Какое лекарство? Где тебе его давали?..», Сулькин должен сказать, что в дурдоме и…
— Через месяц будешь дома, — закончил Умпа. — И все трое махнем на мотоциклах на юг. А если хочешь, закошу тебе сотрясение мозга, тогда совсем в армию не возьмут. Один укольчик, комбинированный со снотворным, и адреналин в глаз, и шишку с синяком, конечно. Но это будет, конечно, дороже… Риск есть, — сказал Умпа. — А ты как считаешь, кацо, — обратился он ко мне, — есть риск? — Это он нарочно при мне несет такое. Сообщника из меня делает.
— Молчание — знак согласия. — Затем Умпа произнес еще несколько слов на грузинском языке и перевел: — Я говорю, почему ты так странно одет? Вечер, кацо, а на тебе смокинг какой-то… тренировочный… В это время такие костюмы носят… в чемоданчиках… Куда в таком виде изволите ехать?..
Я промолчал. В темноте поблескивали на руке Умпы большим красным циферблатом часы для подводного плавания.
— Не на прием ли к доктору? Или в аптеку? — Я промолчал. — За лекарством? Голова болит, да? Между прочим, зря едешь: детям до шестнадцати лет вход в аптеку в это время запрещен… Что молчишь? Скажи что-нибудь, или ты от страха язык проглотил?
Я достал блокнот и нарисовал Умпу, Сулькина и Проклова в бутылке водки. Вырвав листок, я протянул его Умпе. Спокойно рассматривая рисунок, он спросил:
— И что же это значит, кроме сходства?
— Трое в одной лодке, не считая собаки, — сказал я.
— А где же собака? — спросил Умпа.
— Не где, а кто, — ответил я.
Умпа протянул рисунок Проклову и сказал:
— Подшей в его личное дело… — При этом он все время не сводил с меня глаз, потом каким-то несвойственным ему женственным движением сильных и грубых рук поприминал свою густую шевелюру: — Однажды ночью мне понадобился букет цветов. Помчался на машине к метро «Сокол». На мое несчастье, последней спекулянтке милиционер дал допрос с беспристрастием. Я тихо говорю из-за спины: «Мамаша, пока суд да дело, продайте букет, на штраф пойдет», — а она мне: «Не видите, что я с органами разговариваю…» Вот и мне, — закончил он, — пока неохота из-за тебя с органами разговаривать…
Тут он вдруг неожиданно рассмеялся, даже было непонятно, над чем именно. Проклов и Сулькин тоже захохотали. Насмеявшись вдоволь и почему-то до слез, Умпа, Сулькин и Проклов пошли быстро от перрона к поселку. И тогда я заметил в кустах своего телохранителя — своего почти двухметрового Финиста, своего ясного сокола!.. Он двинулся вслед за троицей. Как он ухитряется при таком росте и весе ходить бесшумно?..