– Из-за денег конечно! Забыл?
– Ева! – Шон кажется уже начал терять терпение.
– Господи, да я просто влюбилась в тебя! – сказала и отвернулась. – Что же ты за кретин непроходимый! Это ведь очевидно!
– Ева, – шепнул он, положив руки ей на плечи, – я не знал. Мне так…
Она передернула плечами, сбрасывая горячие ладони. Еще его жалости не хватало! Пусть лучше ненавидит ее!
– Не смей говорить, что тебе жаль! – Она резко обернулась, буквально клюнув носом ему в грудь. – Меня жалеть не надо. Тем более это давно прошло! – Ева попыталась оттолкнуть его, чтобы голова заработала. Но Шон стал еще ближе, прижимаясь бедрами к ней. В голове только дурман и запах горького апельсина. – Уходи, – попросила она. Шон в ответ медленно погладил ее щеку и, коснувшись нижней губы, чувственно провел по ней большим пальцем. – Уходи, – шепнула, уже не надеясь на его благоразумие. Только на свое. Но где оно? Ау, благоразумие? Ты где? Где ты?
– Ева, я с ума схожу, – Шон подхватил ее и усадил на столешницу, чтобы видеть лицо. – Ты нужна мне, – поцеловал неспешно, поочередно оттягивая то одну губу, то другую. – Очень нужна. – Руки забрались под топ, жадно сминая груди.
Можно ли оттолкнуть мужчину, когда ты вся будто ватой набита? А можно чувствовать слабость во всем теле и быть натянутой, словно тугая струна? Ева не могла ничего поделать – ее тело жило собственной жизнью: где его касались горячие губы и руки, кожа вспыхивала, как от ожогов, а каждый стон, как признание: твоя, твоя, твоя… Когда Шон начал медленно целовать шею, проводить языком и покусывать мочку уха – Ева поняла, что пропала.
Шон отбросил в сторону ее топ и бюстгальтер, а она потянулась к ремню на его джинсах, неспешно скользя ногтями по животу, спускаясь к паху, обводя контур татуировки. Ее пальцы подцепили резинку, и через секунду Ева провела ладонью по напряженному члену. Такой же большой, крупный, жесткий. Ева помнила. Столько лет прошло, а она помнила.
– Ева, детка, я хочу тебя, – шепнул Шон, почти не отрываясь от ее губ. Он расстегнул короткие шорты и, подцепив кружево трусиков, потянул вниз. Ей осталось только поднять бедра, и все барьеры падут. Это своеобразное «да» – потом отступить будет невозможно. Ева прервала поцелуй и обхватила ладонями его лицо, красивое, мужественное. Шон не пытался надавить на нее, смять протест и смущение нетерпеливыми ласками и страстными поцелуями, но он говорил с ней глазами. Ей даже показалось, что она нужна ему чуть больше, чем объект вожделения. Больше, чем «я хочу тебя здесь и сейчас». Но ведь этого не могло быть. Шон любит другую. Эмили. А ведь Ева клялась, что никогда и ничего у них больше не будет. Она самой себе давала слово, что не станет между этой парой. Шон и Эмили – пара, а Ева третий лишний.
– Нет, – выдавила она. – Так нельзя. – Ева, выкрутившись из его объятий, спрыгнула со стола. Где ее майка? Она прикрывала грудь руками, осматриваясь. Но что искала: одежду или точку опоры?
– Ева, послушай, – Шон дернулся к ней.
– Нет, не подходи! – У нее и так воля трещит по швам. – Шон, мы не подходим друг другу. – Ева пыталась убедить в этом и себя тоже.
– Ева…
– Стой! – Она выставила вперед руку, продолжая другой прикрывать грудь. Шон тоже стоял голый по пояс, ремень расстегнут, а дьявольские крылья раскинулись перед ней во всей красе: они искушали и манили, обещая, что в аду, где Ева обязательно будет гореть, не так уж плохо. – Мы разные, понимаешь?! Все, что между нами может быть – это одноразовый секс. Утром это пройдет, и мы будем жалеть.
– Ева, не надо.
– Уходи, – прошептала она. – Не надо портить свою жизнь из-за пустой страсти.
– Да ты выслушать меня можешь?! – взорвался Шон.
– Что ты хочешь сказать? Что женишься завтра! Или уже не женишься?
Ей хватило одного взгляда, чтобы понять: он все еще женится. Ева презрительно улыбнулась. Какие же мужчины подлецы. Может быть, не все, но многие.
– Уходи.
Шон поднял майку и рывком натянул на плечи, подхватил пиджак и небрежно бросил на правую руку. Он прошел мимо, на секунду задержавшись, сжав губы в тонкую линию, но больше не делая попыток объясниться. Когда легкий щелчок известил о его уходе, Ева упала на пол, глотая соленые слезы. Она ведь забыла его однажды. И снова забудет! Ведь забудет же?
Глава 17. Над Атлантикой
Эмили проснулась сегодня рано. У нее было странное волнение – немудрено, замуж ведь выходит, но нет, это было что-то другое. Тревога. Какая-то болезненная, скребущая, и появилась она не сегодня и даже не вчера, но сейчас ощущалась особенно остро.