— Что-то не шибко тебя радует это пойло, — заметив, как потемнели, словно грозовое небо, глаза брата, Эйомер нахмурился и попытался отодвинуть подальше бутылку с гномьей зажигательной, тем более, что развозило от неё как от бочки эля в одно рыло, не меньше. — Не грусти вот отстроим заново порушенные деревни, тогда столько праздников будет, что трезветь не будешь успевать.
— Вообще лучше бы не трезветь. Отстроим, братишка, всё ещё вернётся. И мир, и смех, и твоих сыновей буду на коня сажать, — остановив руку Эйомера, Тэйодред разлил остаток по кубкам. — Давай за твою любовь выпьем. Чтобы я на вашей помолвке так же кубок поднял.
— Не спейся раньше, — покачал головой Сенешаль допивая напиток, от которого уже гудело в голове. Сыновья. Свадьба. Да у него и помыслов таких не было прежде, а вот теперь поди же ты — размечтался о том, как введёт в свой дом в Альдбруге Ремиль, как она наполнит звонким смехом эти старые стены. Простая человеческая радость, неужели она и впрямь поселится в его жизни после долгих лет одиночества и сражений? — Только свадьба пусть простой будет, без гондорских шуток.
— По нашим обычаям, по старым! — согласно кивнул Тэйодред, доставая из сундука ещё одну бутылку. — Только не надо говорить, что в моих покоях выпивки больше, чем в погребе. Меньше даже, чем у отца в тронном зале спрятано. А ты первенца сына хочешь? Или сперва няньку, после — ляльку?
— На девчонку бы посмотреть, чтоб как мать смешливая да озорная, — улыбнувшись, Сенешаль только покачал головой на замечание брата о растыканных по Медусельду заначках спиртного. — Она же, знаешь, какая? Однажды слышу крик на улице, визг, дети смеются, вышел разузнать в чём дело и вижу картину: Ремиль верхом на свинье здоровенной сидит, а та несётся, дороги не разбирая. Оказалось, животина сбежала от хозяина, а она её поймать вызвалась. Ну и поймала.
Тейодред рассмеялся:
— Так, уже понятно, что на лошади малыши усидят! Эйомер, ты не засыпаешь? Вон, глаза то и дело жмуришь? Ложись, я ещё посижу.
Снова будто холодом обдало. Завтра ещё один разговор. Лгать в лицо, а хуже того — сломать бы только себе жизнь, не тронуть Лотириэль. Не вина девочки, что сдуру влюбилась, не обидеть бы…
— Неплохо бы, — взглянув на кровать, Эйомер потёр виски и отрицательно качнул головой. — Но лучше не стоит, а то начнёшь, как засну, приключения себе на задницу искать, а потом что отцу говорить? Были трезвые, ни разу ни в одном глазу?
— Ложись. Отсюда ни шагу не сделаю. А тут приключений всего-то три бутылки осталось. Надо разобраться, чтобы завтра обновить весь запас.
— Смотри, ты мне обещал.
— Обещал. Не женят тебя, помню, — Тэйодред встал, достал из сундука ещё одно одеяло и шагнул к младшему, помогая тому распутать ставшие непослушными шнуровки на плаще, рубахе и поясе. Проследив, чтобы Эйомер устроился поудобнее, витязь укрыл его, провёл рукой по пшеничным волосам и снова вернулся к столу. Так и в детстве часто укладывал его, когда они только приехали, когда ещё дичились, пугались всего, ночью не могли в своих покоях спать. Днем-то никто из рохиррим и сказать не мог, что Эйомер мальчишка, как воин держался, а вот ночью… Но что вспоминать, вот и сейчас уже уснул, а старшему не до сна. И хмель не берёт, чтоб его…
Сделав шаг к двери, чтобы выйти ещё за выпивкой, Тэйодред остановился. Нет, слово ломать негоже. Да и завтра голова понадобится. Раздевшись, он лег в кровать, подвинув недовольно заворчавшего брата, и тоже уснул, хотя казалось, что и глаз не сомкнет.
========== Глава 4. ==========
Золотой чертог Медусельда сейчас был залит лучами утреннего солнца, и Эйовин снова залюбовалась им, вспоминая, сколько радости было в этих стенах. Дай волю, она бы давно спрыгнула с коня и побежала бы, да вот только Фарамир держал ее крепко, как величайшую драгоценность. Даже самой ехать не разрешал, даром что уговаривала мужа, увещевала. Всего-то пятая луна, женщины Рохана, случалось, и рожать в седле начинали. Но и на поездку едва уговорила, где лаской, где слезами. Не стала бы рисковать, трудно ей в начале беременности пришлось, да вот Лотириэль… Когда начали переговоры с дядей, Эйовин знала уже, что княжна Дол-Амрота любит Тэйодреда, что только о нем и мечтает. Казалось, сейчас сговорятся — и лучшей сестры искать не надо. А тут… Как громом с гор — обручили. Да только с Эйомером, не с Тэйодредом. И девушка извелась за считанные дни, и сама Эйовин места не находила. Как же так, кто же решил, почему никого не спросили? Вот и выпросилась в поездку, чтобы с братьями поговорить: если Эйомер попросил, так может, откажется, узнав, что не его любят, не пойдет против счастья брата.
— Свет мой, осторожнее, держись крепко, — прервал размышления княжны Фарамир, пришпоривая коня. Спрыгнув на землю, он бережно взял её на руки, да так и стоял бы, если бы приличия не требовали отпустить. — Аккуратнее вот так, становись. Долгих лет вам, Конунг, словами не описать как я рад оказаться наконец на родине моей супруги, в бескрайнем Рохане.
Тэйоден опустил голову в лёгком поклоне, перевел взгляд на Имрахиля и Лотириэль:
— Рад видеть вас! Прошу пройти и отдохнуть с дороги, — на лице правителя Марки залегли темные тени, он словно не спал всю ночь, но и гостям, и племяннице улыбался искренне, а заметив, как слегка натянулось просторное платье названной дочери, едва ли не бросился к ней. Если бы князя Дол-Амрота не было — точно бы обнял, а так — долг конунга.
— Дядя, а братья мои ещё не прибыли? — Эйовин тяжело вздохнула. Опять Фарамир с ней как с куклой…
— Вчера поздно приехали, может, и не встали ещё. Пойдем, Имрахиль, покажу покои.
— Тогда я пойду их разбужу. Сони нашлись!
Легко взбежав по мраморным ступеням и игнорируя просьбу мужа не носиться, как малое дитя, Эйовин приветственно улыбнулась стоящим на посту стражникам, а затем направилась по коридорам в покои Тэйодреда, намереваясь ему первому напомнить о том, что доблестные витязи просыпаются вместе с жаворонками, а не спят до полудня. Потом можно и до Эйомера добраться с тем же вопросом, а еще лучше — с маленьким ковшом ледяной воды. Пусть вспомнит, как еще в родительском доме однажды лягушку в постель с утра сунул. Да, больше двадцати лет назад, да, извинился, но она же обещала отомстить… Вот только едва переступив порог опочивальни девушка замерла и прижав ладошку к губам, изумлённо уставилась на спавших в обнимку братьев, которым одеяла совершенно не требовались, да и сорочки на ночь в Рохане не носили.
Фарамир застыл рядом с женой, но тут же, по запаху в покоях и по количеству пустой посуды понял, что вчера оба шурина явно не скучали.
— Вот узнать бы, — громкий голос князя Итилиэна прокатился по комнате, — кого из двоих в этой ситуации женить, а кого — замуж отдать.
Тэйодред вскочил, прикрывая все, что ниже, ладонями:
— Эйовин! Отвернись!
— Да я не маленькая уже, и этих двоих и раньше видела в чём мать… — запнувшись под тремя потрясёнными взглядами, девушка сконфужено улыбнулась, а потом, как ни в чём не бывало, продолжила: — А женить того, у которого борода имеется.
Тэйодред уже оделся, плеснул в лицо воды из умывальни и подошёл к Фарамиру, протягивая руку для приветствия. Переведя взгляд на сестрёнку, он моментально заметил слишком свободный крой платья:
— Ах вот уже как? И молчали! Когда ж собирались сказать? Когда живот на нос полезет?
— Разумеется нет, разве что, когда оба оденетесь, — закусив губу, Эйовин взглянула на помятого Эйомера, который натянув одеяло обозревал их таким тяжёлым взглядом словно хотел обвинить в каком бесчинстве. — Что, братик, тяжко? Голова болит? И не смотри на меня так, замужем, мне не то что можно — положено. Лучше бы обнял да поздравил. Это ты на радостях от предстоящей женитьбы так накушался, или ещё повод нашёл?
— Пока я поздравляю, — Тэйодред обнял сестрёнку крепко, но осторожно, ласково улыбнулся и куда крепче сжал в объятиях Фарамира.