Старушка кивнула:
– Но она мне совсем не удалась. Уж если о чем стоит поговорить, то это о трилогии – «Кто-то пролетел над задницей», «Молчание задницы» и «Никогда не говори заднице: „Никогда“».
Снаружи в кабину вежливо заглядывал черный дог. А внутри, в густых сумерках и резких отблесках света угадывалось движение двух тел, совершающих половой акт в хорошей атлетической манере.
На деке перед передним ветровым стеклом лежала белая чалма.
Саша и писательница заканчивали ужин.
– Расслабьтесь, Александр. Вы весь вечер какой-то напряженный. Вы думаете, я заманила бедного русского парня, чтобы он стал моим любовником?
Александр обреченно кивнул.
Старуха весело расхохоталась:
– Вы знаете, что по-русски значит «Вирджиния»?
– Девственница, – почему-то смутившись, произнес Саша.
– Так вот, я настоящая девственница, не только по имени. Девственность – это мое профессиональное качество. Нереализованные страсти будят фантазию, и каждый год к Дню Валентина я пишу по роману вот уже шестьдесят девять лет. А сейчас я разрабатываю новый замысел с русским героем – «Задница приходит с мороза», но мне не хватает бытовых деталей вашей российской действительности. Я бы могла их выдумать, но хочется написать нечто реалистическое, чтобы не стыдно было перед русским читателем.
За окном лил дождь.
Снаружи лил дождь. Внутри салона расслабленно молча курили красавица в белом халате и Леня. На заднем сиденье дремал дог. Через переднее стекло видно было, как к дому, из которого вышла девушка, подъехала машина, откуда вышел молодой человек. Он, даже не раскрывая зонтика, в три прыжка преодолел расстояние до дома и скрылся за дверью.
Девушка быстро загасила сигарету, улыбнулась Лене и, открыв дверь себе и собаке, выскочила на улицу и добежала до подъезда в тот момент, когда парень уже выходил обратно. Они встретились у входа и страстно обнялись, не обращая внимания на струи воды.
Теперь в кабине о девушке напоминала только чалма. Леня надел ее на голову, превратившись в магараджу.
Старуха сидела за клавиатурой и отстукивала то, что диктовал ей русский гость, который сидел на диване со стаканом виски в одной руке, сигаретой в другой и вдохновенно вещал:
– Трахаются у нас в принципе везде: в подъезде, в подвале, на чердаках, в электричках... Ну, везде.
– Как и у нас? – разочарованно спросила писательница.
– Ну, наверное. Вот только на улице у нас трахаться нельзя.
– Почему? – заинтересовалась писательница.
– Прохожие советами замучают.
Писательница зашлась от смеха, сообразив, что это шутка. Пока она смеялась, Саша незаметно посмотрел на часы и стал набирать номер Лениного телефона. Но телефонные звонки гулко разносились по пустой квартире. Потом включился автоответчик и голосом Лени сказал: «С вами говорит автоматический секретарь. После сигнала будет включена запись».
Озадаченный Саша положил трубку телефона.
– Но ведь есть же какая-то русская специфика? – с надеждой спросила Вирджиния.
– Черт ее знает. Разве что вот во время выездов в колхозы. Это вам как писательнице может пригодиться. – Саша решил потянуть время и приоткрыть перед западной писательницей некоторые интимные страницы социалистического бытия.
– Расскажите, – попросила старуха, изготовившись стучать на своем компьютере.
Саша обреченно вздохнул, долил себе виски и стал рассказывать, расхаживая по комнате, чтобы прогнать сон:
– Это было раньше, ну, несколько лет назад. Раз в год почти все городское население выезжало в деревни, в колхозы, помогать собирать урожай.
– У вас были такие большие урожаи? – изумилась собеседница. – Я следила за прессой, но там об этом...
– Да какие там урожаи, – перебил ее Александр, – тоталитарный режим. Прикажут – и едешь, – раздраженно уточнил Саша, машинально взглянув в окно. Там он неожиданно для себя увидел знакомую машину и, обрадовавшись, поторопился закончить эту затянувшуюся встречу: – Ну, в общем, там все жили как в концлагере: здесь женский барак, здесь мужской. Но весело, – решил он уравновесить мрачную картину социализма правдивой деталью. – Вечерами пекли собранные овощи и пили, – Саша показал на виски, – распевая песни фривольного содержания. А потом мужчины приходили к женщинам, и там такое начиналось...
– Группенсекс? – деловито уточнила писательница.
– Нет, – подумав, сказал Саша. – Группенсекс – это ведь когда все со всеми? – спросил он.
Писательница кивнула.
– А здесь трахались все одновременно, но каждый только со своей девушкой. Любовь! – Саша назидательно поднял указательный палец.
– Поразительно! – восхитилась старушка. – То есть акт совместный и индивидуальный одновременно. А если бы вы попробовали поменять партнера? – усложнила она ситуационную задачу.
– А если бы вы попробовали поменять партнера, то могли и в глаз получить, – уточнил Саша, приложив к глазу кулак.
– Поразительно, – шептала писательница, вся уйдя в работу.
На улице Саша с наслаждением вдохнул ночной туман, пьянящий ароматическими присадками высокооктановых сортов бензина. Он открыл дверцу автомобиля. На сиденье водителя дремал человек в белой чалме.
– Извините, – сказал Саша и удивленно оглядел машину, так похожую на Ленину.
– Это ты? Садись, – проснулся человек в чалме, оказавшийся Леней. – Ну, ты марафонец, – добавил он, взглянув на часы. – Совсем себя не жалеешь.
– Ты знаешь, кто это был? – спросил Саша.
– Кто?
– Виктория Трайдент, – торжественно сказал Саша.
– Кто это? – не сразу сообразил Леня. – Писательница, что ли?
– Ну да! – заржал Саша.
– И ты? С ней? Трахался? – восхитился Леня.
– Нет, конечно, – не смог солгать Александр. – Мы разговаривали. Она очень интересовалась, что я думаю о ее романах.
– Она столько денег небось за них получает, что в гробу она видала, что ты там думаешь о ее творчестве. Серьезно, о чем разговор был, если не секрет?
– Она сейчас новый роман пишет, там действие в России происходит.
– Ну? – нетерпеливо подстегнул Леня.
– Ну и ей нужно было просто посоветоваться с кем-нибудь, знающим Россию.
– И чего ты ей мог рассказывать про Россию четыре часа? – недоуменно пожал плечами Леня.
– Вспомнил, как мы в колхоз ездили, ну и...
– Оклеветал родину, – констатировал Леонид. – Она тебя подпоила и, угрожая стриптизом, заставила клеветать. Или ты это делал за деньги? Где они? – Леня попытался свободной рукой пошарить у друга за пазухой.
Тот захихикал от щекотки.
– Иди ты, – отбился он наконец от руки, – ничего я не клеветал, а даже... приукрасил. Хотя стыдно было, – вздохнул Саша. – Я взглянул на нас ее глазами: дикари, питекантропы. На тоталитаризм сослался, мудила, как будто это чего-то оправдывает. У нас и тоталитаризм был...
– Был? – невинно спросил Леня.
– Был, есть, какая разница... только потому, что мы уроды-в-жопе-ноги, и все у нас наоборот, шиворот-навыворот.
Алкоголь начал ослаблять свое гипнотическое действие, приукрашивающее действительность, и проявилась усталость от напряженного интеллектуального общения с очень умной женщиной.
– Клеветал, – неожиданно обиделся Саша и патетически воскликнул: – Россию невозможно оклеветать!
– Это еще почему? – весело спросил Леня.
Он любил это состояние друга, когда из того выходил хмель, тогда Саша словно подключался к Логосу и начинал опрокидывать привычные понятия, потрясать основы и прорицать. У Лени тоже случались подключения, но они были бледным подобием апокалиптических озарений Александра. Возможно, сказывалось то, что Лене даже в сильном подпитии удавалось сохранять холодную голову, а это для проникновения в горние сферы совершенно не годится. Логика с откровениями никогда не бывает в ладу. Поэтому даже после большой пьянки Леня почти не опрокидывал привычных понятий, очень слабо потрясал основы и совсем не прорицал. Но все равно и для него душа, освобождающаяся ранним утром из алкогольного плена, была словно энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, который знает ответы на все вопросы бытия.