Фаренгейт протянул Саше бутылку пива и пригласил в автомобиль.
– На этой машине сам Геринг ездил, – с непонятной гордостью сказал он. – Все, – скомандовал Фаренгейт Арчибальду, – сворачивай лавочку. Линяем.
– Всем спасибо, – объявил Арчибальд в уоки-токи. – Деньги за работу уже на ваших счетах.
Когда машина Геринга проезжала мимо полицейских, Фаренгейт не удержался и весело подмигнул им. Через пятнадцать минут Саша, уже нафоршмаченный снотворным, сидел в двухместной «сессне», которой было разрешено лететь по специальному эшелону для американских бомбардировщиков.
Полицейские дружно собрали фоторобот главного эсэсовца, которого они видели в машине, и через несколько секунд раздумий компьютер вывел на экран портрет фашистского генерала с красивым мужественным лицом, перечеркнутым шрамом. Это был главный диверсант рейха Отто Скорцени.
– Проклятые боши опять хозяйничают во Франции, – проворчал пожилой уборщик, вытряхивая в черный пакет окурки из пепельницы.
Он еще мальчишкой пережил фашистскую оккупацию ипомнил беспомощный страх и ненависть, испытанные им,
когда в ответ на убийство фашистского велосипедиста партизанами боши взяли в их деревне пять заложников, несколько дней продержали их в подвале кафе и после все-таки расстреляли у стены деревенского кладбища.
Застенки Кремля, или Узник без совести
– Он приходит в себя, – доложил Лене Фаренгейт, еще не снявший так понравившийся ему эсэсовский мундир. – У нас все готово.
– Пойдем, – вздохнул Леня, готовя себя к очень неприятной, но необходимой процедуре дознания.
Саша, сам того не ведая, а может быть, ведая (что еще хуже), поставил мир на грань катастрофы. Та относительная стабильность, которой удалось добиться после неожиданного для Америки и России перехода фонда Гугенройтера во владение Лени и Саши, могла рухнуть в любую секунду, поскольку Леня не имел права распоряжаться активами и пассивами фонда в одиночку. Если бы эта ситуация затянулась еще на несколько часов, бесхозный фонд мог бы стать причиной конфликта между ведущими странами мира, втайне желавшими приютить осиротевшую финансовую империю. Поэтому так быстро и удалось организовать международное шоу с фашистами.
Чтобы подобное не повторялось в дальнейшем, все ведущие ложи мира категорически порекомендовали Лене получить от Саши твердые гарантии его желания руководить фондом.
Для получения твердых гарантий в подвале Кремля-2 было все готово: в мангале, заменившем традиционную пыточную жаровню, на углях лежали раскаленные добела щипцы, пассатижи, тавро с надписью «осторожно, точные приборы», рядом находилось еще несколько машин для пыток, в срочном порядке переделанных из спортивных тренажеров фирмы «Кеттлер». Александр Сергеевич, без пиджака, со сдвинутым от жары вбок галстуком, изредка окроплял раскаленный инструмент минеральной водой, чтобы тот не перегревался и вызывал болевой шок должной силы. По опыту Достоевский знал, что перекаленный инструмент просто убивает нервные окончания, в то время как нормальный, горячий инструмент вызывает оптимально невыносимую боль. Некоторые его сокурсники в подобных случаях использовали еще и перегретое масло, но это вызывало увечья в виде труднозалечиваемых язв, ничего по сути не добавляя к правдивости показаний, добытых во время пыток.
Обнаженный по пояс Саша висел на дыбе, что-то мыча опухшими растрескавшимися губами. Глаза его были полуоткрыты. Александр Сергеевич и Фаренгейт, так и не снявший эсэсовский мундир, выражали нетерпение приступить к пыткам, хотя они совсем не знали, чего необходимо добиться от Саши столь свирепыми методами.
Леня задумчиво обошел все пыточные приборы, потрогал их, проверил, как крутятся колеса и ходят штанги, перебрал раскаленные предметы, хватая их предусмотрительно поданной Александром Сергеевичем кухонной рукавицей, и, взяв в руки огромный длинный бич, сказал изменившимся глухим голосом:
– Оставьте нас одних.
– Помилуйте! – воскликнул Александр Сергеевич. – Вы что же, сами изволите их расспрашивать? Позвольте хотя бы помочь, у меня есть опыт...
– Нет, спасибо, Александр Сергеевич, это мой долг, и я выполню его до конца, чего бы мне это ни стоило, – отрешенно сказал Леня. – Оставьте нас.
Фаренгейт и Александр Сергеевич покинули каземат.
– В случае чего мы рядом, за дверью, – напоследок предупредил Фаренгейт, подняв кулак в антифашистском приветствии.
Леня сел в садовое кресло напротив дыбы и отпил боржоми, которым Александр Сергеевич поливал щипцы.
– Пить, – прошептал Саша.
– Успеется, – жестко сказал Леня. – Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Фонд подвесил! Ну, фонд – хрен с ним, он и без нас проживет, но ты меня подставил. Да и себя тоже. Ты разрушил самое святое – иллюзию, что мы с тобой как одно целое.
– Идите вы все, – прохрипел Саша, – гомики.
– Понятно, сказать в свое оправдание тебе нечего. Значит, ты не хочешь быть мультимиллиардером? – спросил Леня, наматывая на кулак длинное тело бича.
Саша попытался плюнуть, но из пересохшего рта вылетела только жалкая капля, которая повисла на подбородке, и тогда Леня нанес первый удар. Тело Саши дернулось.
– Будешь мультимиллиардером, скотина? – прошипел Леня со злобой.
Саша отрицательно помотал головой.
Леня снова послал бич волной, которая, достигнув тела Саши, обвилась вокруг него.
– Будешь мультимиллиардером, скотина? – повторил Леня.
Саша застонал, но снова отрицательно мотнул головой.
– Саш, это не разговор, – попытался найти подход к заупрямившемуся другу Леня, – ты отсюда выйдешь только главой фонда, или нас обоих закопают по очереди: сначала тебя, потому что я тебя запорю, потом меня, потому что без тебя я ноль, ничто. Ну?! – крикнул он. – Будешь мультимиллиардером, скотина? – спросил Леня в очередной раз, но, заметив какое-то движение друга, только щелкнул бичом вхолостую.
Саша раскрыл глаза и сплюнул на подбородок сукровицу:
– Черт с тобой, уговорил, буду мультимиллиардером...
Леня секунду подумал и бросил в мангал бумагу, которую должен был подписать Саша. Лене достаточно было устного согласия друга.
Стокгольмское окно
И весь посвященный мир вздохнул с облегчением, узнав, что Сашина выходка – это не идейная или духовная позиция, а просто минутная слабость, вызванная отсутствием в организме необходимых веществ.
В Москве точно знали, каких веществ не хватало в организме ребят. Им не хватало баб, поэтому на очередном заседании мозгового центра разведки Начальник предложил срочно воспользоваться «стокгольмским окном», которое «открывалось» только в самых экстренных случаях, не терпящих никаких отлагательств.
Прибыв в Стокгольм на своем личном лайнере поздним вечером, Саша и Леня, по своему обыкновению, не стали тратить время на посещение мест традиционного сбора геев, а попрощались с охраной и удалились в свой номер, вывесив табличку «Просим не беспокоить».
Однако через несколько минут Сашу и Леню уже можно было увидеть в люльке мойщиков окон, которая бесшумно скользила вниз.
В поздний час, когда солнце уже село и начали сгущаться сумерки, от одной из пристаней Стокгольмского порта отчалил небольшой прогулочный катер. Вдоль фальшборта катера пробегали огоньки легкомысленной гирлянды, из динамика неслась разухабистая музыка, но в кают-салоне катера следов веселья не наблюдалось.
Два пассажира – Саша и Леня – были заняты каждый своим делом. Леня что-то выискивал в Интернете, кликая по клавишам навороченного ноутбука, а Саша, прихлебывая пиво, смотрел по телевизору футбольный матч.
– Хочешь, я тебе счет скажу? – спросил Леня.
– Откуда ты его знаешь? – удивленно откликнулся Саша.
– Матч по московскому времени провели, а показывают по европейскому. Все всё уже знают, – похлопал Леня по чемоданчику.