Сойдя на вулканические камни острова, Гауптвахтов прежде всего приказал оператору снять его на фоне стен Кремля-2 так, чтобы виден был океан. После этого Фаренгейт увел оператора и осветителя осваивать интерьер Георгиевского зала, где должна была протекать беседа, а Гауптвахтов наконец поздоровался с хозяевами острова.
– Да, хорошо вы тут устроились, – озадаченно сказал телевизионщик, – тут, пожалуй, и птурсами ничего не сделаешь, такие стены.
– Почему же, – возразил Леня, – если кумулятивными, да вон в то место...
– Куда-куда? – заинтересовался Гауптвахтов.
Леня показал под крышу Спасской башни.
– Там вся электроника, электросчетчик и стенка слабая, а в лоб лупить – пустое дело, там железобетон, армированный титановой сеткой, – махнул рукой Леня.
– Ты гляди, а я и не знал, – сказал Саша.
Гауптвахтов уважительно кивнул.
– Товарищ подполковник! – крикнул командир вертолета. – У нас только два часа, потом судно на патрулирование должно идти.
– Подполковник? – удивился Саша.
– Да это они так меня в шутку зовут, – смутился телеведущий. – Прилипло вот, уж сколько лет все «подполковник» и «подполковник», и не повышают, суки! – неизвестно кого обругал Гауптвахтов. – Сколько надо, столько и будет стоять! – зло крикнул он вертолетчику. – Бл..., ну и армия, распустились на... все, кому не лень, командуют!
Через четыре минуты они уже сидели в Георгиевском зале. Яркий голубоватый свет слепил ребятам глаза, а Гауптвахтов сидел в тени под лампами и задавал свои традиционно острые вопросы:
– Сейчас у вас в рукахдолговые векселя России, стоимость которых составляет без малого шесть годовых российских бюджетов.
– Откуда вы знаете? – спросил Леня.
– Я журналист, – гордо ответил телеведущий.
– Так в чем вопрос? – нетерпеливо спросил Саша, чувствуя подвох.
– Вы знаете, в каком состоянии находится российская экономика? В обществе растет нервозность и неуверенность в завтрашнем дне. Сейчас надо дать стране передохнуть. Неужели вы не хотите помочь Родине-матери, дать ей шанс на возрождение?
– А рожа не треснет? – с неожиданной злостью спро – сил Саша.
– У Родины-матери? – с патриотическим подвывом уточнил Гауптвахтов.
– Нет, у тех, кто эти деньги под Родину-мать занимал? – уточнил Леня смысл сказанного.
– Значит, не хотите пожертвовать выкупленные долги многострадальному Отечеству? – спросил Гауптвахтов строго, словно для занесения в протокол.
– Нет, – твердо ответили друзья.
– Ну, тогда смотрите, – сказал Гауптвахтов, отбросив всякий политес, после того как оператор выключил камеру.
– Это что, официальное предложение? – спросил Саша.
– Или угроза? – спросил Леня.
– Нет, что вы, я не уполномочен делать никаких официальных предложений, а тем более угрожать, я ведь всего-навсего журналист. – Гауптвахтов дал сигнал оператору, и тот снова включил камеру. – Мы знаем, что вас, Александр и Леонид, в свое время не приняли в пионеры. Может быть, отсюда у вас такая ненависть к России?
– С чего ты это взял? – спросил Саша, намеренно перейдя на хамское «ты».
– Ну как же? Долги России вы скупили, а отдавать их российскому правительству не желаете. Значит, у вас есть какой-то план относительно этих долгов. Может быть, вас почему-то не устраивает сегодняшнее правительство, и вы отдадите их другому?
– Будьте спокойны, – усмехнулся Леня, – и никакому другому тоже.
– Получается, – вкрадчиво произнес Гауптвахтов, как следователь, который загоняет обвиняемого неопровержимыми доводами в уголовную статью за изнасилование с отягчающими обстоятельствами, – что вы не долги купили, а настоящий контрольный пакет акций государства по имени «Россия»?
– Действительно, получается, – с загадочной усмешкой сказал Леня.
– Что получается? – не понял Саша.
– Что вы, – Гауптвахтов стал скандировать, словно диктовал машинистке, – как владельцы контрольного пакета, можете потребовать сменить менеджмент, то есть гавермент государства.
– Ни хрена себе! – не на шутку встревожился Саша.
– Надо будет – сменим, – решительно сказал Леня, – а то совсем перестали мышей ловить.
– Но можно же передать эти долги какой-то партии. Какой, например, партии вы доверяете? Чтобы она, победив на выборах, могла начать возрождение России с чистого листа? – подсказал Гауптвахтов еще один вариант приделать долгам ноги.
– Какое возрождение, какой чистый лист, господин Гауптвахтов? Что вы вешаете всем лапшу на уши?! – в сердцах крикнул Саша, как человек, уже настрадавшийся от возрождения малого бизнеса. – Долги – это же воздух, денег-то там нет, они уже давно украдены.
Гауптвахтов панически махал оператору, но тот, занятый подготовкой нового аккумулятора, их не видел, и камера продолжала работать.
– Апотом, с чего вы взяли, что долги – это плохо? – спросил Леня.
– Ну как же?.. – первый раз замялся Гауптвахтов. – Долги – это прежде всего зависимость...
– Правильно, – похвалил его за догадливость Саша, – а отсутствие долгов – независимость. Значит, тот, кто наделал эти долги... ну, господин Гауптвахтов, продолжите вашу же мысль. Значит, тот, кто наделал эти долги, сознательно шел...
– Достаточно, – остановил Сашу Леня, – господин Гауптвахтов давно уже знает ответ, он только сказать не может. Он же журналист.
– Так вот, пока долги у нас, Россия может считать себя независимой, – сказал Саша.
– А мы новых долгов наделаем, – с негодяйской ухмылкой парировал Гауптвахтов.
– Тогда мы эти предъявим к оплате, – быстро проговорил Леня.
– Чего же вы хотите? – спросил телеведущий. Он уже не обращал внимания, включена ли камера. Это говорило о крайней степени растерянности телевизионного зубра.
– Спокойствия для России, – сказал Саша.
– Врать тоже надо уметь, – облегченно вздохнул Гауптвахтов. – Зря стараетесь, камера-то выключена. – Он снова контролировал ситуацию. Дитя вражды и провокации, он искренне не понимал, как можно желать спокойствия в стране. На чем тогда бабки делать? И чем вообще тогда можно заниматься журналисту такого масштаба, как он? Чушь собачья!..
– Черная метка, – сказал Леня, глядя на удаляющийся за горизонт вертолет с Гауптвахтовым.
– В каком смысле? – спросил Саша.
– В том, что мы с тобой мудаки и позволили втянуть себя в историю с дыркой в голове в финале.
– Ну, Достоевский все-таки сучара. Эти в Каннах точно нашу судьбу предсказали, – в сердцах выругался Саша.
– Сами должны были думать, – самокритично заметил Леня.
– Мы же и думали дать России передышку, чтобы долги не тянули из бюджета жилы... Бли-ин, – дошло до Саши, – они ведь нам попытку государственного переворота шьют.
– Пока не шьют, но могут обвинить, Гауптвахтов же на это и намекал, – сказал Леня. – Видишь, как могут быть истолкованы наши идиотские благие намерения и поступки?
– А может, он от себя это говорил, свои мысли? – предположил Саша.
– Откуда у него свои мысли? Были бы свои, генералом был бы, а так все подполковник.
– Что же делать? – удрученно сказал Саша и с надеждой спросил Леню: – Ты чего-нибудь придумаешь?
Тот только пожал плечами и покачал головой: что, дескать, здесь придумаешь? Амба, Василь Иванович.
Укоризна отчизны
На оперативном совещании решался один-единственный вопрос – отчет Достоевского о дальнейшем улучшении работы с фондом Гугенройтера.
– М-да, – задумчиво протянул Начальник после того, как генерал, закончив бравурный отчет, сложил бумаги и ждал от своих коллег колких вопросов, – по вашим словам, Александр Сергеевич, получается, что с фондом проблем никаких нет и он вот-вот готов подарить России долговые обязательства, но вот оперативное интервью товарища Гауптвахтова, полученное по свежим следам Каннского подписания, противоречит этой радужной картине, которую вы нам тут изобразили. По-моему, вы совершили самый страшный грех, который может совершить человек нашей профессии, – вы утеряли чувство объективности. И сыграли на руку вашему противнику, Джеймсу-старшему. Я пока не беру в расчет другие возможные варианты ваших с ним взаимоотношений.