Остин смерил ее оценивающим взглядом — с головы до ног. Затем подошел к ней. Мрачно посмотрев на Элизабет, он произнес сквозь стиснутые зубы:
— Ты не выйдешь из дома в таком виде.
Она уперлась руками в бедра:
— Могу я спросить почему? Меня совершенно невозможно узнать. Никто не догадается, что я не мужчина.
— Черта с два не догадается! Эти штаны обтягивают тебя так… — сжав губы, он махнул рукой, — неприлично.
— Неприлично? Ты сам дал их мне!
— Я не знал, что ты так будешь в них выглядеть.
Она топнула обутой в сапог ногой:
— Как выглядеть?
— Как… — Остин снова помахал рукой, словно пытаясь поймать нужное слово в воздухе. — Вот так, — наконец нашелся он.
Элизабет вздохнула. Было совершенно ясно, что из неуместного здесь чувства приличия он собирается погубить их план. Сняв с кровати плащ, она набросила его на себя и застегнула.
— Посмотри, — сказала она, прохаживаясь перед ним. — Он закрывает меня от подбородка до колен.
Остин продолжал хмуриться. После того как она дважды повернулась перед ним, он, проворчал:
— Плащ не снимать ни на минуту. Не снимать и не расстегивать. Пивную, в которую мы идем и где видели Гаспара, посещают люди весьма грубые и буйные. Если кто-то заподозрит, что ты женщина, дело может кончиться очень плохо.
— Я понимаю.
Он перевел взгляд на ее шляпу:
— Она крепко сидит?
— Как будто прибитая гвоздями.
Выражение его лица абсолютно не изменилось, и Элизабет на мгновение испугалась, что он откажется взять ее с собой. Постаравшись принять равнодушный вид, она стояла и ждала. Наконец он сказал:
— Пойдем.
Они вместе вышли из комнаты. Элизабет старалась скрыть свою радость. И опасения. Она очень не хотела, чтобы он оставил ее дома. Ибо знала, что сегодня ночью произойдет нечто важное.
Когда через полчаса наемная карета остановилась перед обветшалым зданием, Элизабет немного раздвинула занавески и вгляделась в темноту. Хотя она не знала, где именно они находятся, запах гнилой рыбы указывал на близость порта.
— Элизабет, ты готова?
Она оторвалась от окна и посмотрела на сидевшего напротив Остина. Даже в тусклом свете было видно, что он хмурится. Элизабет чувствовала, как он напряжен. В надежде развеять его тревогу, она заставила себя улыбнуться:
— Да, я готова.
Он не ответил на ее улыбку.
— Ты хорошо поняла, что должна делать?
— Конечно. Если я что-либо почувствую, я сразу же скажу тебе.
Став еще мрачнее, Остин посмотрел на Элизабет:
— Спасибо, но я не это имел в виду.
На ее лбу появилась морщинка.
— Не понимаю. Я думала, ты хочешь, чтобы я сказала тебе, если что-то почувствую.
— Да. Но ты не должна отходить от меня.
— Не буду. Я…
Остин не дал ей договорить, взяв ее руки в свои. От его напряженного взгляда мурашки побежали по ее спине.
— Обещай мне, — с настойчивостью прошептал он.
— Обещаю, но…
— Никаких «но»! Это очень опасное место. Если ты отойдешь слишком далеко, я не смогу тебя защитить. Тебе ясно?
— Абсолютно. Считай, что меня пришили к твоему рукаву.
Он вздохнул:
— Черт, наша идея не так уж хороша! Тысяча вещей может нам помешать.
— Тысяча вещей может нам помочь.
— Я подвергаю тебя опасности.
— Я не в большей опасности, чем ты.
Он отпустил ее и схватился за голову:
— Чем больше я обо всем этом думаю, тем больше убеждаюсь, что мы поступаем неразумно. Я скажу кучеру, чтобы он отвез тебя домой.
Он протянул руку к дверце. Она остановила его руку.
Он вопросительно поднял бровь.
— Если ты отправишь меня домой, я найму другую карету и вернусь сюда.
Он впился в нее горящим взглядом. Никогда еще не видела она его в таком гневе. И хотя Элизабет знала, что он не ударит ее даже в ярости, холодок все же пробежал по ее спине.
— Ты не сделаешь ничего подобного, — очень медленно отчеканил он.
— Сделаю, если меня к тому вынудят. — Прежде чем он успел возразить, она обхватила ладонями его мрачное лицо. — Ты веришь, что я могу помочь тебе?
Он долго и изучающе смотрел на нее, и она подумала: знает ли он, какую боль причиняет ей страдание, которое она читает в его глазах? Она чувствовала, что он что-то скрывает от нее — какую-то страшную тайну, терзающую его душу, и подозревала, что он намеренно подавляет свои чувства и мысли, чтобы она случайно их не «увидела».
Боже, как тяжело было смотреть на его муки! Если бы только он доверился ей, она бы так старалась ему помочь!
Как же сильно она любит его!
Элизабет никогда не произносила этих слов, еще не готовая высказать вслух всю глубину своего чувства. К тому же она не была уверена, что он захотел бы их услышать, но, Господи, неужели он не видит этого чувства в ее глазах?
Наконец Остин нарушил молчание:
— Если бы я не верил, что Уильям жив и что ты могла бы помочь мне его найти, я никогда бы тебя сюда не привез.
— Тогда позволь мне помочь. Я не хочу, чтобы ты так мучился. Позволь мне найти ответы, которые ты ищешь. Я буду так близко от тебя, что ты услышишь, как бьется мое сердце.
Она надеялась вызвать у него улыбку, но он оставался серьезным. Он отнял ее руки от своего лица и, когда их пальцы переплелись, крепко — до боли — сжал ее руки. Она не могла прочесть его мысли, но безошибочно почувствовала его тревогу.
В тот момент, когда она уже решила, что он отошлет ее домой, он поднес к губам ее руку и обжег ее пальцы горячим поцелуем.
— Что ж, войдем туда, — сказал он.
«Грязная свинья» — было написано на вывеске, висевшей над входом в пивную. Переступив порог, Элизабет подумала, что это самое подходящее название для подобного заведения. От резкого запаха прокисшего вина и немытых тел у нее возникло ощущение, что она вступила в какое-то ядовитое облако. Ее чуть не стошнило от этой вони, смешанной с клубами едкого дыма, висевшими в воздухе.
В тусклом свете она разглядела устрашающего вида мужчин, которые сидели за небольшими деревянными столами, сгорбившись над грязными стаканами. Когда они с Остином показались в дверях, разговоры затихли и все посмотрели на вновь прибывших с подозрением и враждебностью.
Элизабет стало не по себе. Ее охватила дрожь, и она держалась поближе к Остину. Вид этих людей говорил, что по малейшему поводу они без колебаний всадят в них нож, однако демонстративно угрожающий взгляд Остина сдерживал их.
— Опусти глаза и молчи, — тихо произнес Остин. Он повел ее к покрытому царапинами столу в дальнем углу помещения. Взгляды посетителей жгли им спины, но как только они сели, разговоры возобновились.
К их столу подошла женщина в грязном, покрытом жирными пятнами платье:
— Что будет угодно джентльменам?
Элизабет украдкой взглянула на нее из-под полей шляпы, и ее сердце сжалось от сострадания. Женщина отличалась болезненной худобой, а на ее коже виднелись кровоподтеки. Осмелев, Элизабет чуть приподняла голову и увидела распухшие губы и синяк на щеке. Женщина смотрела на них таким безжизненным взглядом, какого Элизабет никогда еще не доводилось видеть.
— Виски, — приказал Остин. — Два.
Женщина выпрямилась, ее лицо исказила гримаса, и она схватилась рукой за поясницу.
— Два виски, значит. Если вам, джентльмены, понадобится что-нибудь, то меня зовут Молли.
Элизабет глубоко вздохнула. Боже, как ужасно, что кому-то приходится жить в столь отвратительных условиях! У нее щемило сердце от жалости к Молли, и она подумала, знает ли эта бедная женщина, что такое счастье.
— С тобой все в порядке? — шепотом спросил Остин.
— Эта женщина… она… — Элизабет покачала головой и прикусила губу, не найдя слов, чтобы описать такую безысходность.
— Шлюха. — Он наклонился. — Тебе жаль ее?
Горячие слезы навернулись на глаза Элизабет. Взглянув украдкой в другой конец помещения, она увидела Молли, пробиравшуюся сквозь толпу мужчин. Почти никто не пропускал ее, не схватив за грудь или не ущипнув, но Молли едва ли замечала эти «знаки внимания», никак не реагируя на них.