Сердце забилось у нее в груди. Ошеломленная, Элизабет надкусила ягоду и ощутила знакомый аромат. Когда ягоды были съедены, Остин опустил ведерко на пол.
Взяв ее руку, он долгим горячим поцелуем приник к ее ладони.
— Элизабет, когда я думал, что ты умираешь, мне показалось, что во мне все умирает вместе с тобой. В ту минуту я понял, что ничто, ничто на свете не имеет значения, только бы ты оставалась со мной. Я не могу отпустить тебя, — продолжал он, согревая ее пальцы своим горячим дыханием. — Я не могу позволить тебе вернуться в Америку. Если ты уедешь, я поеду за тобой. Я не откажусь от нашего брака. То, что у нас не будет детей, не имеет значения. Если захочешь, мы усыновим ребенка. Десяток детей, если тебе этого захочется, но у тебя не будет ребенка от другого мужчины. А я не буду искать утешения в объятиях другой женщины. Если ты не захочешь спать в моей постели, я подчинюсь твоему решению. Единственное, что имеет значение, — это чтобы ты осталась со мной. Понимаешь?
Ее пересохшие губы не могли произнести ни одного слова, даже если бы от этого зависела ее жизнь. И Элизабет просто кивнула.
— Хорошо. И больше не будем говорить о разводе.
Остин смотрел на нее пристальным горящим и очень серьезным взглядом.
— Я люблю тебя, — прошептал он. — Бесконечно люблю. И соглашусь на любые условия. Мое сердце принадлежит тебе. Сейчас и всегда.
Эти слова Остина лишили Элизабет дара речи, и она только смотрела на него. Он любит ее. Вопреки всему он все еще хочет, чтобы она оставалась его женой. Боже, он готов отказаться от… настоящего супружества, от детей! Потому что любит ее. Ей была так понятна такая глубина любви, готовность отказаться от всего ради человека, которому принадлежит твое сердце.
Именно так она любила его.
— Остин, — дрожащим голосом произнесла она, — ты должен знать, что я никогда бы не родила ребенка от другого мужчины. Пожалуйста, поверь мне. Я была в отчаянии оттого, что разрушаю наш брак, но я не могла просить, чтобы ты оставался со мной, когда я не могу быть тебе женой.
Он замер.
— Ты мне лгала?
Она внутренне сжалась от его тона, но не отступила.
— Да, я лгала. Я хотела дать тебе свободу, чтобы ты мог вступить в новый брак, какого ты заслуживаешь. С женщиной, которая родила бы тебе детей. Развод, ребенок от кого-то другого, желание получить твой титул — все это было выдумкой. Но пойми, пожалуйста, я бы сказала любую ложь — любую ложь, лишь бы убедить тебя.
Спазмы сжимали его горло.
— Почти такие же слова вчера сказал мне Уильям, когда объяснял, что должен был защищать Клодину. — Остин глубоко вздохнул. — Ты говоришь, что сказала все это только для того, чтобы заставить меня жить дальше. Без тебя.
— Да.
— Ты лгала мне.
Элизабет кивнула:
— Это был единственный раз, когда я солгала, и клянусь своей жизнью, что больше никогда не солгу.
Остин, казалось, не сразу опомнился, затем на его лице появилась широкая улыбка, его потрясающая улыбка, при виде которой у нее перехватило дыхание.
— Ты мне лгала, — повторил он.
— Кажется, ты счастлив?
— Дорогая моя, я просто в восторге.
Радость Элизабет была так велика, что лишала ее сил.
— Я должна сказать тебе что-то еще.
Выражение ее лица настолько подтверждало серьезность ее тона, что искорки радости исчезли из глаз Остина.
— Я слушаю, — сказал он.
— Когда я думала, что умираю и никогда больше не увижу тебя, я почувствовала горькое раскаяние. За тебя. За нашего ребенка. — Элизабет положила ладонь на его заросшую щетиной щеку. — Больше раскаяния нет, — прошептала она. — Я хочу, чтобы мы по-настоящему были мужем и женой. Я хочу нашего ребенка, какие бы беды ни обрушились на нас обоих.
Остин пристально смотрел ей в лицо.
— Элизабет, ты уверена?
Она кивнула, и твердый узел, сжимавший ее горло, разжался.
— Жизнь так коротка и так драгоценна. В нашем будущем есть прекрасный ребенок, дитя, которому я могу дать жизнь, и я не хочу отказывать ему в этом — даже если этой жизни суждено быть короткой. У меня хватит сил, потому что я люблю тебя, потому что ты любишь меня. — Элизабет пристально посмотрела на его помрачневшее лицо. — Ты хочешь этого ребенка? Зная, что мы потеряем девочку? Зная, какие страдания ожидают нас?
Остин сжал ее руку.
— Я всегда хотел иметь ее, даже зная, что могу ее потерять. И я клянусь, что сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не случилось.
— А если случится?
— Тогда я буду благодарить Бога за то время, которое мы прожили вместе с ней, за те бесценные дни, когда могли любить ее.
Боже, ее охватывал ужас оттого, что надо рассказать ему все, что она видела, — его отчаяние и чувство вины, его самобичевание, но он должен был знать все.
— Остин, а если один из нас станет причиной ее гибели?
Не сводя с нее глаз, Остин с нежностью погладил ее руку.
— Мы справимся с этим. Вместе. — Он осторожно коснулся ее губ сладостно-горьким поцелуем. — Наша любовь так сильна, что мы перенесем все.
От его тихого обещания у Элизабет сжалось сердце, и она едва сдержала горячие слезы, готовые пролиться. Его слова проникли в самую глубину ее сердца, и теперь она молилась, чтобы он не пожалел о сказанном после того, как узнает остальное. Она должна рассказать ему. Будет только справедливо показать ему всю глубину страданий, ожидавших их.
— Остин, я видела тебя в глубоком горе. Я чувствовала твое отчаяние, безнадежность, вину. Я слышала как ты говорил: «Боже, пожалуйста, не говори мне, что я убил ее тем, что привез сюда!»
Сдвинув брови, он с недоумением посмотрел на нее:
— Но я уже говорил эти самые слова. Вчера. Когда думал, что ты умираешь.
За дверью послышались голоса, и Элизабет не успела ответить. Остин встал.
— Вернулся Уильям. С ним Клодина и Жозетта, — сказал он. — Им не терпится познакомиться с тобой.
Остин подошел к двери и распахнул ее. Вошла женщина, которую Элизабет видела привязанной к стулу, она опиралась на руку мужчины. Не было никаких сомнений, что он брат Остина. Элизабет улыбнулась. Однако не успела она поздороваться, как в дверях появилась маленькая девочка.
Элизабет увидела черные волосы и серые глаза ребенка.
И весь мир перевернулся в ее глазах.
Глава 28
Прошло всего два дня после отъезда Остина во Францию, а Роберт уже понял, что у него нет никакой надежды справиться с перепиской брата. Он сидел за массивным столом красного дерева, принадлежавшим Остину, и тяжело вздыхал, глядя на все растущую гору писем, высившуюся на середине стола. Задача справиться с ней до возвращения Остина и Элизабет из Европы могла оказаться невыполнимой.
В дверь постучали. Обрадованный, что сможет заняться чем-то более приятным, чем письма, Роберт крикнул:
— Войдите!
Вошел Майлс:
— Ты хотел меня видеть?
— Да. Мне надо с тобой поговорить.
Майлс сел на стоявший напротив стул.
— Слушаю.
— Дело касается Каролины, и я буду говорить с тобой без обиняков. Моя сестра влюблена в тебя. — Он откинулся на спинку стула и, чуть прикрыв глаза, посмотрел на Майлса. — Я хотел бы знать, что ты собираешься предпринять по этому поводу.
Майлс сидел не шевелясь.
— Это Каролина сказала тебе, что неравнодушна ко мне?
— Нет. Прямо так она не сказала, но и не смогла отрицать этого, когда я напрямик спросил ее. Господи, Майлс, даже слепому видно, что она тебя любит! Я считаю, что ты был бы прекрасным мужем для сестры, при условии, конечно, что она тебе нравится.
Майлс постучал пальцем по подбородку, явно обдумывая свой ответ.
— А если я не хочу сейчас жениться? — наконец спросил он.
— В таком случае, я уверен, Остин рассмотрит другие предложения. — Роберт махнул рукой в сторону писем, заваливших стол. — Где-то в этой чудовищной куче есть письмо Чарльза Блэкеншипа. В нем он весьма прозрачно намекает, что собирается сделать предложение Каролине.