Подбежала девчушка с сумочкой. Мать взяла, открыв, порылась в ней и извлекла упаковку шпилек и маленький блокнотик с авторучкой вместо закладки. Шпильки протянула Анатолию:
- Вот, сделайте, чтобы до дома докатить.
Пока Анатолий возился с колесом, женщина что-то быстро писала в блокнот. Закончив, нервно вырвала лист.
- Что вы там говорили о "вообще"?
- Шпильки здесь - это позорная халтура. Нужно нарезать резьбу и законтрить. Китайская, поди, коляска?
- Китайская, - вновь со злостью сказала, стегнув ледяным взглядом. - По средствам. Вы можете это сделать, ну, эту резьбу и законтурку?
- Как раз плюнуть.
- Плевать я тоже неплохо умею. У вас есть чем делать?
- Найдётся.
- Тогда так. Вы мне должны компенсировать моральную встряску в размере… трудовой повинности. У меня дома столько проблем требующих умелых мужских рук. Кроме как воровать дамские сумочки, что вы ещё умеете делать? В электричестве хоть разбираетесь?
- Если учесть, что я работаю электриком на фабрике, то хоть разбираюсь, - улыбнулся Анатолий.
Женщина не ответила на улыбку. Видимо ещё не вышла из нервного состояния. Протянула листок бумаги:
- Я тут написала наш адрес, номер телефона и код домофона. Второй подъезд, пятый этаж, лифта нет. А по сантехнике можете?
- Что именно?
- Не знаю. Когда открываешь краны, они рычат, и бачок в туалете течёт водопадом.
- Ясно, прокладки.
- Да. Я вызывала мастеров из жилконторы, так они заломили такие цены, словно собирались ставить прокладки из чистой платины. Сегодня сможете?
- Смогу.
- Лучше всего вечером, после семи. Я как раз управлюсь со своими делами. Придёте?
- Приду.
- Тогда до вечера.
- До вечера.
Анатолий вернулся на скамейку и ещё долго провожал взглядом многодетную мамашу, то хмыкая, то качая головой. Когда они скрылись из виду, Анатолий, вздохнув, глянул на листок бумаги.
- О, соседняя улица! Знаю я этот дом. Вась, вылезай.
Васька, не понявший отсюда, чем закончилась история, затаив дыхание, гадал чего ожидать: очередную взбучку или… похвалу?
Складывая листок пополам, чтобы спрятать в карман, Анатолий обнаружил на обороте ещё запись. Это были стихи, оборваны на полуслове. Вместо названия стояла дата, сегодняшняя.
Здесь в парке писала, и оборвал её Васька своей выходкой.
- Слышь, Вась, она ещё и поэтесса. Да вылезай ты!
Васька всё ещё недоверчиво вылез, замер в ожидании. Хозяин был какой-то необычный: лицо не то задумчивое, не то восторженно-озабоченное. И глаза блестели, словно выпил спиртное.
- Садись,- хозяин похлопал по скамейке рядом с собой.
Васька запрыгнул, сел, глянул вопросительно: что происходит?
- Послушай, как пишет.
Как нитки паутинки тонкой
Срываешь нижнее бельё.
Лаская, назовёшь "котёнком"
Или "сокровище моё".
Разглядываешь откровенно
Освободившуюся грудь
И хочется пренепременно
Соски губами потянуть.
Поглаживая мягко кожу,
Коснёшься сокровенных мест.
Твоё желание - до дрожи,
Во мне - и нежность, и протест.
Мой вожделенный искуситель,
Наполнивший томленьем плоть.
Влюблённый страстно соблазнитель,
Сумевший робость побороть.
Ты вызываешь чуткий трепет,
Сближенья жаждущей, души:
Принадлежать - желанье крепнет
И к наслаждению…
(стихи Карины Куприной)
Мда… сильно! Это тебе не наши с тобой Васька ляля-тополя, это Поэзия. Геройская девчонка! Заторканная бытом, как усталая лошадка… И она ещё мечтает о Любви, о Счастье. Что лыбишься? Хочешь знать, зацепила или нет? Не просто зацепила, я заглотнул по самые жабры… Уу, чертяка! - хозяин нежно обхватил Ваську за шею, потёрся лбом о его лоб и, глядя в глаза, горячо зашептал: - А как она пахнет… как моё любимое варенье из райских яблочек. Обалденно! Тебе, псина, этого не понять, для тебя любимый запах куриных косточек. А какие у неё глаза! Так и хочется нырнуть и, блаженствуя тонуть, тонуть… Васька, я пропал! Я в лепёшку расшибусь, а сделаю её счастливой. Если не сделаю, разрешаю тебе с презрением изгрызть мои косточки…
А Васька смотрел в блестевшие глаза хозяина и не веря услышанному, спрашивал: "Что, Та Самая? Неужели? Я нашёл Её?!"
Хозяин неожиданно отстранился и несильно надавил пальцем в нос Васьки:
- И всё-таки, Васька, ты зараза! Не мог выбрать бездетную?
Васька опешив, отклонился и глянул так, что можно было в его глазах читать как на мониторе: "Ну, ты хозяин даёшь! Сколько я тебе бездетных показывал, а ты всё нос воротил: не годится. Я что виноват, что Та Самая оказалась многодетной мамашей? Я думал ты и эту забракуешь… Если хочешь Ту Самую, то и детей её примешь".
А хозяин всё больше походил на пьяного:
- Нет, ты представляешь: четыре девки – и мы с тобой. Как думаешь, справимся? Не отвечай, должны справиться. Мы же не шакалы. Поработать придётся как папе Карло. Видел, какие тряпчёнки на ней - заношенные, туфлишки наверно ещё бабушкины. Справимся, Васька. И её приоденем и детишек на ноги поставим. Ну, чего расселся? Пошли мыться, собираться: вечером в гости идём!
Они впервые покидали парк молча, шли рядом шаг в шаг, погрузившись в думы.
У Анатолия перед глазами стояли влажные две половинки клубнички, он тянулся к ним, сгорая желанием прикоснуться, всосать ягодный сок, но что-то незримое препятствовало. И оставалось только с восторгом наблюдать, как дрожат на ворсинках крохотные сверкающие на солнце росинки.
А Васька только сейчас осознал, что сбросив одну давно терзавшую его проблему, он приобрёл три других. У Той Самой маленькие дети, а взрослые люди такие бестолковые, вон хозяин уже как пьяный, а если и Та Самая такой станет, кто за детьми присматривать будет, кто воспитывать их будет? Васька, больше некому…
11 мая 2011