— А-а-а, — завизжала Зинаида от великой радости.
— Ура-а-а! — закричал Герасим, сорвал с головы шапку, замахал над головой.
Сваня летал недолго. Наверно, ему было холодно там, в вышине. Он вскоре длинно спланировал и сел на лед метрах в ста пятидесяти.
— Сваньк, Сваньк! — начали приманивать его Зинаида и Герасим.
Но он пошел к ним не сразу. Некоторое время сидел неподвижно. Наверно, отходил от восторга полета, который так давно не испытывал.
— Сванюшка-а!
Лебедь потихоньку заковылял к хозяевам. Шел он враскачку, но степенно и твердо, как ходят победители. Голову нес гордо на вытянутой вертикально шее. Таким гордым он еще не бывал.
— А я те што, Зинка, а! А ты — все крыло-о сломается, да не смо-ожет он! Эт Сванька-то и не сможет?!
Рот у Герасима маленько кривился. Он напился своей радости вдосталь, через край, радость его распирала. Герасим в этот момент похож был на человека, который крепко верил во что-то светлое, сильно нужное всем, верил, когда остальные уже разуверились, наломался, намучился в этой вере, наспорился с другими и с самим собой, а потом все же победил, хлопнул об землю шапкой и заявил всему миру: «Ну что, мол, говорил же я…». И никто не возразил ему: человек выстрадал свою правду.
8
Зиму прогоняют три ветра: юг, запад да шелонник. Теплые, порывисто-сильные, уверенные в своей побеждающей мощи, они осеняют покрытую снегом землю благодатью южных краев, размывают мертвенную стылость зимы, ломают и растапливают морской лед, прогоняют его от берега. И море, освобожденное, распахнутое, шуршит и рокочет острыми, молодыми валками, будоражит людей густотой и яркостью обретенных вновь красок. Как фантастические белые пароходы, явившиеся из неведомых и прекрасных сказок, высятся на его горизонтах айсберги — глыбы океанского льда.
И повсюду, в полыньях, в любом синем лоскуте воды, свободном от льда, плавают серые меланхоличные гаги и их бравые красавцы мужья гахуны, бело-черные, громадные, с туго набитыми зобами и драчливые.
И вот наконец прилетели с юга первые птицы. Запели на амбарах, на рыбацких вешалах пересмешники-скворцы, по не оттаявшему еще до конца песку морского берега забегали красноногие и долговязые кулики-сороки, изысканно-нарядные, словно столичные франты. В оттепель по высокому небу проплыли самые первые гусиные караваны.
С юга на север прилетела Весна.
В морской воде рядом с берегом плавал лебедь.
— Сванька, Сванька, — кричала ему ребятня и кидала хлебные крошки.
Лебедь играл с ребятишками, хлопал крыльями, шумно плескался и ловил крошки на лету. Герасим сидел на бревне поодаль, покуривал папироску и глядел на ребятишек и на море.
С приходом весны у него появилась большая забота. Надо было решать, как быть дальше с воспитанником? Эту проблему он, правда, начал обсуждать с Зинаидой еще зимой, но тогда ни к чему не пришли, протянули до сей поры. А сейчас весна и вопрос стоит остро: сейчас или никогда.
Зинаида говорит: нельзя ему на волю, ручной он, где-нибудь подлетит к человеку, а люди разные. Что правда, то правда.
С другой стороны, дикая птица — не курица же, не пристало ей в навозе червяков ковырять. Ей нужен простор и воля, перелеты на юг и на север, нужна подруга, чтобы где-то на самых дальних, потаенных озерах построить свое гнездо и продолжить лебединый род… Так назначено самой природой, и не Герасиму с Зинаидой переиначивать.
На другой день с самого утра Герасим пошел на Долгое ставить капканы на ондатру. Первый раз в этом сезоне. Сваню взял с собой.
— Ты только покорми его там, — все утро напоминала Зинаида.
— Сам наестся, — усмехнулся Герасим, — што он, маленький?
Но корма прихватил.
Сваню они укладывали вместе. Кое-как поместили в корзину-«нагрузку», глубокую и новую. Сваня огрызался, не хотел туда лезть, отрывисто гагакал и отводил шею, будто прицеливался долбануть хозяев в их физиономии, растопыривал крылья.
— Вот ты у меня поупираиссе, — шумел на него Герасим, — враз мешок на голову…
Но все обошлось, и Сваня сидел в «нагрузке» укрытый марлей, торчала наружу только голова — точь-в-точь гусак, которого повезли на базар.
Зинаида ни с того ни с сего обрядилась вдруг провожать, дошла до калитки, там погладила Сваню по голове. Стала вдруг печальной.