— Если ты не хочешь говорить, тебе не обязательно ничего говорить, — хриплю я. — Но твое место здесь. — Мой тон становится жестче. — Твое место рядом со мной. Не скрывай свою боль… потому что я этого хочу. Я освободил для нее место. Хорошо?
Печаль в ее глазах вонзает нож мне в живот. Она прикусывает губу. Я хочу убрать ее обратно, чтобы я мог ее видеть. Предпочтительно своим ртом, но я оставляю ей ее личное пространство.
Наконец, она опускает взгляд. — Фелиция была там.
— Твой отец предупредил тебя?
— Нет. — Ее брови сошлись на середине лба. Что бы ни случилось, это съело ее изнутри.
— Ты не обязана говорить об этом.
— Ты освободил место, не так ли? — Она смотрит на меня снизу вверх, ее большие карие глаза излучают больше света, чем луна. — Ты предложил, так что можешь взять это.
Я глажу ее по спине и киваю.
Ее губы сжимаются в легкой гримасе. — Они сказали мне, что я веду себя эгоистично.
Мое тело сжимается от разочарования. Для меня безумие, что кто-то может сказать такое о Кении. Она твердолобая и упрямая. Конечно. И из-за этого я одержим ею. Сексуально видеть, как она берет под контроль свою работу. Она знает, когда нужно быть твердой. Когда переходить к делу. Когда нужно кого-то оборвать и пронзить ножом оправдания.
Она удивительная. Но она не холодная. Никогда не бывает резкой. И всегда готова броситься в окопы, чтобы чего-то добиться. Если эта женщина эгоистична, у мира нет надежды.
Кения быстро моргает, как будто пытается сдержать слезы. — Папа думает, что я должна преодолеть себя и начать участвовать в подготовке к свадьбе.
— Ты шутишь. Они что, настолько потерялись без тебя?
— Я думаю, Фелиция раздражена тем, что ей приходится делать все это в одиночку. Саша никогда не была хороша в планировании вечеринок. Это я всегда беспокоилась о деталях и собирала все воедино.
Я легко могу это понять. С самого первого дня Кения облегчала мне жизнь в офисе. И она делала это назло. Я не могу представить, насколько она продуктивна, когда работает из любви к своей семье.
В ее глазах появляется яростный блеск, когда она говорит: — Фелиция, прыгающая на мне, не причиняет такой боли. Я имею в виду, причиняет. Но я также понимаю это. Саша — ее плоть и кровь. Конечно, она встанет на ее сторону.
— Это не оправдание, — рычу я. — Ты не причиняешь боль людям, которых любишь, и не оправдываешь свое поведение, утверждая, что вы родственники. Семья — это не из плоти и крови. Черт возьми, Даррел для меня больше семья, чем кто-либо из моих родственников.
— Тем не менее, это понятно.
Я допускаю это, потому что вижу, что ей не нравится, когда ее прерывают.
— Но мой отец… он… Я всегда думала, что он прикроет мою спину. Я подумала, если кто-нибудь скажет… — Крупная слеза скатывается по ее щеке. — Если бы кто-нибудь сказал, хотя бы раз, что Саша была неправа. Что она причинила мне боль. Что это было не круто — возможно, я смогла бы двигаться дальше. Может быть, я могла бы заткнуться и попытаться быть там.
Пораженный, я провожу пальцем под ее глазом и смахиваю слезу. — Кения.
— Но я думаю, что это было принятие желаемого за действительное. — Она фыркает.
Мой взгляд опускается на ее дрожащие губы. Я успокаиваю ее, как могу, изо всех сил стараясь сдержать свои резкие мысли о ее семье. Женщины коварны. Им разрешено критиковать своих родственников, но никто другой не может указать на недостатки.
Я решаю держать рот на замке и просто слушать.
— Когда Саша впервые заболела, мой отец был тем, кто попросил меня бросить все кружки после школы, в которых я была. Это он попросил меня больше помогать по дому, поскольку Фелиция так часто уезжала с Сашей в больницу. Я никогда не говорила "нет". Я никогда не говорила им, что устала. Что мне одиноко. Что я хотела, чтобы кто-нибудь обнял меня и сказал, что все будет хорошо. Я знала, что должна быть сильной, потому что Саша проходила через что-то ужасное. И у них не было времени на нас обоих.
Черт. Я хочу врезать кому-нибудь. Она была ребенком. Как они могли ожидать, что она сможет постоять за себя, когда они должны были быть там?
— Я отрабатывала больше часов и едва не закончила школу. Я проводила все свое свободное время в больнице. Я отдавала все, не ожидая никакой благодарности. Потому что это семья. Это то, что ты делаешь, когда любишь кого-то.
— Они осушили тебя и ничего не влили обратно, — шепчу я. — И ты все еще находила, что отдать. Конечно, больно, когда тебя обвиняют в эгоизме. Семья должна была вспыхнуть, когда они узнали, что твоя сестра изменила с этим сопляком. Там должен был подняться такой шум, что свадьба даже не состоялась бы.