Уилл, разглядывающий узоры на своем новом клинке, молча покачал головой.
— Тогда продадим. Торговаться буду я. Как встать смогу…
— Как скажешь.
— И Стофунтов выкупим.
Но как следует отдохнуть в гостеприимном городе Эйхельфельде, осененном благодатью владычества великого конунга Роберта, четвертого этого имени, нам так и не довелось. Я-то никуда не торопился, по независящим от меня причинам, но Уильяму вдруг припекло.
— Сварти!!! — пропыхтел мне весь задохшийся Уильям, ворвавшись в комнату — Мне надо ехать! Сейчас!
Я с трудом подавил раздражение. Вот ведь, раззуделся змий у парня. Сходил бы к шлюхам, или служанкам заплатил монету-другую, хотя они и так не против. Вдовицы еще в городе есть, если веселыми девками брезгует, вот чего ему так не вовремя-то прижало! Подождала бы его ушастая вобла еще с месяц, не скисла бы! Авось наела бы себе чего, в нужных местах.
Но брюзжать не стал по этому поводу. Ведь сказано про такие случаи красиво и правильно:
Никто за любовь
никогда осуждать
другого не должен;
часто мудрец
опутан любовью,
глупцу непонятной.*
Мне вспомнилось, каким дураком выглядел я сам, когда волочился за Ауд, и я не стал злиться на друга.
Но дело было не в любви, и вообще не в бабах.
— Сегодня я видел отца!
— И что? Не пора ли вам с ним поговорить? Думаю, он смирит свой гнев, узнав, что ты покрыл себя славой.
— Ты его не знаешь, — бормотал Уильям, лихорадочно бегая по комнате взад и вперед — Он не отступится. «Род Ульбрехт вернет прежнюю славу и величие», — явно передразнивая кого-то, проскрипел мой друг.
Я с такими речами был согласен.
Род и семья выше всего. А с женой как-нибудь слюбится. Принесут щедрые дары в честь прекраснейшей дочери Ванов. Заделают сопляка, потом другого — и все наладится. Или вторую взять можно, хотя две хозяйки в одном доме — это порой непросто. А можно не брать вторую, а завести любовницу. В общем, проблема решаемая.
Я довел свои соображения до друга, и тот надулся и покраснел так, что мне показалось, что он сейчас лопнет и все вокруг забрызгает.
— Возвращать славу и величие должен был мой брат! — прорычал Уилл — С Абелардом с детства возились, все внимание и забота доставались ему! Ему должен был отойти Ульбрехт! Но три года назад, он, пьяный, свалился с лошади и сломал спину так, что за него не брались лучшие целители. Калека не может наследовать майорат, и старшим стал я… Пойми, Сварти, — тяжело дыша он свалился на свою кровать — Я люблю отца, мать и брата, но свою судьбу буду решать сам.
Я его понимаю. Сочувствую даже. Для меня, наверное, легче было бы рубиться с драуграми, чем вот так вот.
Но, что ж поделать…
— Иди, Уильям, седлай коней. Раз пора — значит, пора. А я пока соберу мешок и куплю харчей в дорогу.
— Ты еле ходишь, куда тебе ехать?
— Все будет в порядке, я уже почти поправился. По пути остановимся на седмицу-другую в каком-нибудь селе, там дырка и подзарастет еще.
Глава 31
Чтобы «дырка подзаросла» месяца не понадобилось. Даже двух седмиц не понадобилось. Виной ли тому было знакомство с добрейшим болотным деревом, чудесная ли вода, выпитая мною в непомерном количестве, мои ли заговоры и лечебные травы, или же я просто сам по себе такой молодец — выяснить было непросто. Но в маленьком борге на полтора десятка дворов, милях в тридцати от тракта, мы пробыли дней десять. Ничего особенного, о чем стоило бы упомянуть, там не происходило: я просто жрал в три горла, спал по полдня, мылся в небольшой речушке неподалеку. Уильям занимался почти тем же, разве что от переживаний ему кусок в горло не лез: мало ему было тоски по любимой, так еще и вид отца, которого он узрел въезжающим во врата славного Эйхельфельда, внес дополнительное смятение в его душу.
Хорошо, что я успел продать трофеи до нашего отъезда (а вернее, бегства) из Эйхельфельда, так что деньги были. Три меча со сбруей и старый Уиллов клинок, все шлемы и единственную целую кольчугу забрал хольд; все щиты и моя кожаная бронька разошлись по торговцам, а прорубленные кольчуги достались кузнецу. Пришлось немало поторговаться, конечно, но я не продешевил, хотя надуть меня пытались. Особенно старался местный жадный хольд: сначала попробовал зачесть часть трофеев за долг, но расценки лекаря и трактирщика я узнал заранее, и он обломался. Потом, ковыряя ногтем зазубрины на клинке, попорченном фрайхером Адамом об мой щит, он рассказал мне смешную байку о сыром железе и подмастерье кузнеца, чье негодное изделие, дескать, он и держит в руках, чем изрядно меня повеселил.