Он выглядел неважно, и каша тоже была с ним. Мой бывший противник равномерно распределил кушание по себе и теперь среди болотных драугров мог бы сойти за своего.
— Как же ты, юнак, больно дерешься! — поведал мне теперь-буровато-коричневый. В драку он лезть не собирался, и, что странно, несмотря на то, что выглядел он, будто всю ночь веселился в сточной канаве, был весьма довольным.
— Прости, не знаю твоего имени, уважаемый, — вежливо ответил я — У меня три старших брата. Все здоровые, как медведи.
— Понимаю, — кивнул тот головой — У самого старшие есть. Двое, все норовили меня запрячь…
Речь общительного бородача прервал стон, доносившийся из-под меня. Лежанка подо мной дернулась, и спихнула меня на пол.
Словно упырь из могилы, восстал Уильям.
— Сваааартиии… — проскрипел мне приятель.
— Да, друг?
— Свааааааартииииии…
— Что? Как ты? Болит ли все еще твое сердце?
— Все, все болит… — он скривился, и попытался оглядеться. Это у него получилось плохо. — Что со мной, Сварти?
Я заглянул другу в лицо: на лбу ссадина, губы, как две оладьи, оба глаза заплыли, челюсть распухла, плохо шевелилась и забавно пощелкивала, когда Уилл открывал рот. Зато, что удивительно, длинный и тонкий нос моего друга остался целым.
— Что с тобой? Нуууу… — слишком огорчать его не хотелось — Раньше ты был молодой и красивый… А теперь просто молодой.
— Нате, пейте, — с ведерком подошел бывший рыжий — Вода. Теплая, но пить можно.
Он был удивительно дружелюбен, учитывая обстоятельства нашего знакомства. Мы познакомились, разговорились, выяснил я и причину его столь странной жизнерадостности.
— Смотри! — показывал он пальцем на свой глаз (второй заплыл и закрылся) — Я ж с сопливых лет одноглазый, ни один целитель клятое бельмо убрать не брался! А теперь и нет его! Сон дурной столько лет видел, как второй глаз теряю, орал и просыпался, а теперь вона как!
Глаз у него действительно стал, как новенький. Правда, взамен лицо и тело пошло мелкими, но противно зудящими прыщами, однако это Герхарда Ротвальда, как он представился, не смущало.
Он глядел на мир своим новым глазом, непрерывно чесался и был абсолютно счастлив.
Глава 32
А вообще-то, тут оказалось не так уж и плохо. Ну, для темницы, разумеется.
С другими бедолагами, так же, как и я, безвинно брошенными в узилище, я быстро познакомился. Народ подобрался, в целом, общительный и добродушный, и к происшедшему сии достойные мужи относились по-философски. Подрались, ну, что тут такого? Дал в глаз, получил в ухо — дело житейское, никого, вроде до смерти не помяли, за железо никто, опять же, не хватался. А вот что появление стражи проворонили — это было досадно, и влекло за собой проблемы. Не слишком, впрочем, большие — в виде возмещения ущерба владельцу разгромленного трактира. Мы примерно прикинули — на круг выходило не так уж и много. Неприятно, конечно, снова остаться без медяшки в карманах, но, такая, видимо моя судьба — отведать вдоволь лишений… Но с другой стороны, стало возможным сравнить здешнюю яму, с той, в которую приято сажать виноватых в землях славного Нурдланда.
Тут мне понравилось больше, но я отвлекся.
Некоторая напряженность все же сохранялась: со мной, например, не желал общаться чернобородый приятель Герхарда. Звали его Удо, и он был на меня сильно обижен за кувшин, который я столь удачно ему прислал. Да и поистине сокрушительный подсрачник, которым я его снабдил в славной битве при трактирных воротах, тоже добавлял негатива: сидеть бородачу приходилось криво, и спать он предпочитал теперь на животе. Его же попытку взять у меня немедленный реванш пресекли Ротвальд и их третий толстый друг, настоятельно посоветовав тому отложить разборки до той поры, как откинемся. Толстый назвался Эмилем Кречмером, и он, в свою очередь, был зол на Уильяма, потому как считал, что блевать на противника — прием нечестный, и, более того, подлый. Претензии свои, он, впрочем, предпочел оставить при себе: как ни крути, а Уильям все же сын ярла. А сам Уилл сюда брошен потому, что, во-первых, вдоволь покатавшись в обнимку с Эмилем по дороге и по трактирному полу, стал похож не на сына ярла, а на сына свинопаса, а во-вторых, потому что в темноте не видно. Да и наполучать он успел по морде, а не по происхождению, и от прочих участников веселья был практически неотличим.
А сидеть тут пришлось довольно долго, и местные хольды общаться с нами не спешили.
Как мне пояснили — должен был бы состояться суд, на котором с нас стрясли бы возмещение, деньгами, или имуществом, или работой, но суд откладывался по той причине, что местным властям было не до нас. Как поведал мне толстый Эмиль, местные кого-то искали, шерстили город и все окрестности, ближние и дальние. Потому и стража подоспела поздно — так мне, прихлебывая пиво, поведал толстяк.