Готовь вот теперь секиру к бою.
Или, может, обнять ее покрепче, выдохнуть, да в море? Нырять умею глубоко, а в сбруе, да с секирой в обнимку, через двадцать-тридцать ярдов, да без воздуха — уже и не вынырну.
Или попытать счастья в бою — утопленнику-то прямая дорога в Нифльхейм. А что, может, не так уж и плохо? Буду сидеть там, в сугробе, вечно молодой, вечно синий, до самого конца времен… Или в Хельхейм попаду, там тоже неплохо: погляжу на Гарма, на великаншу Моргуд… Вот счастье-то, а?
Но в бою шансов на достойную смерть тоже мало: оглушат или зажмут щитами, и еще как обездвижат — и судить повезут, к мачте привязав. А по дороге вправят мне мозги (моя позорная смерть на колу не выгодна Финну) — средств для этого достаточно, как и времени.
А кнорр, меж тем, приближался. Широкое полотнище паруса в красную и белую полоску надувал ветер (тоже как бы не Торстейнова работа), весла ритмично вздымались над водой, и синхронно опускались. На носу корабля же бесновался, обещал оторвать мне яйца, потрясал мечом, изрыгал брань, оскорбления и прочие гадости, и ужасно тосковал по мне мудрый хольд нашего поселения, бравый хирдман, добрый муж и отец, и просто чистый, светлый и щедрый человек — Финн, по прозвищу Скряга. Я размотал пращу — попробую накормить его свинцовой сливой, а то, предки его давно в Валхалле ждут. Попаду ему в рыло, и живым меня точно брать не станут.
Увидав петлю в моих руках, Финн на пару мгновений скрылся за бортом, когда же показался снова на его башке красовался добрый шлем с нащечниками, а в руках находился щит.
Опытный хирдман, нечего сказать.
Пращей не достать ни его, ни гребцов, рубиться с ними бесполезно, магией не пронять, а до берега бухты еще ярдов триста.
Неужели это все?
Не хочу жениться на давалке, тем более, после того, как из рода изгнали. И на кол не хочу, и в Хельхейм не хочу, равно как и в Нифльхейм! И умирать вообще, почему-то, не хочется, даже героически. Рано мне в Валхаллу!
От отчаяния захотелось завыть.
Что ж делать то…
А что если…
Не помогла дедова наука, может, поможет учение Хильды? Попробую проклясть сначала корабль, а если не получится — его команду. Хуже уже не будет.
Но порча — это для живых людей, а не для корабля…
Попробую тогда облечь проклятие в нид — хулительный стих. И руны прибавить, для надежности. Вдруг да получится? Стоит попробовать.
Скальд из меня говенный, если честно, вису мне не сложить достойную ни в жизнь. А ведь истинный скальд, в кровь которого при рождении Асы щедро плеснули Мед Поэзии — может и колдуна и жреца превзойти! Боги любят хороших поэтов, и наиболее достойные из скальдов всегда ими услышаны: так, хвалебная виса такого скальда придаст сил воинам перед битвой, укрепит брони, заострит оружие, изгонит малодушные мысли, после боя затянет раны, поднимет боевой дух. Дед рассказывал, что видел своими глазами, как скальд песней в честь Ньерда усмирил сильнейший шторм — и не использовал и капли магии! Нид же, в исполнении достойного скальда, заставит осыпаться ржавчиной кольчугу на враге, его меч сломается, рука ослабеет, а в душе поселится страх.
Да мало ли несчастий может быть призвано! Поэтому скальды всегда желанные гости на любом пиру и в походе (плохих, правда, после исполнения ими своих корявок, в достойном обществе бить ногами и изгонять с пира, а в дружину плохих и не берут): хвалебные висы и драпы ярлу и хирдманам, нид врагу — все пригодится. Но мало их, достойных скальдов. Гораздо больше тех, кому, по словам жреца Торстейна, Мед Поэзии достался из-под хвоста того орла, в которого Аса-Один превратился, когда тот самый мед воровал у великана Гуттунга.
Бездарных ублюдков, короче говоря, позорящих своими высерами дивное искусство поэзии.
К представителям каковых, кстати, можно, наверное, и меня отнести, с полным на то основанием.
Но попробую, на нид меня должно хватить. И силу рун в проклятие вплести, для надежности!
Так что я, в очередной раз бросив весла, встал на гребной банке, принял самую героическую (по моему собственному мнению) позу, и, направив десницу в сторону приближающихся врагов, принялся декламировать, вкладывая в строки все негативные чувства, которые мне пришлось испытать по милости Финна: страх, обида, отчаяние — все пошло в дело, щедро сдобренное колдовскими силами:
То не конь тресковых полей быстроногий, ТHURISAZ
Не сильный и стройный олень заливов, ТHURISAZ