А как же: испорченная девица — одна штука, есть; гневливая родня, три штуки — есть; свидетели — тоже имеются. По закону, взявший свободную деву против ее воли подвергается посажению на кол, и будет на нем сидеть, в назидание другим преступникам, пока не протухнет. Это если докажут. Но плевать всем, что Турид и до меня была семь раз не дева и ее полборга перепробовало — попался-то я!
Что ж делать то…
— Так что, Свартхевди Бьернссон, тинг мне собирать, да судить тебя прилюдно, или зятем звать, и к свадьбе готовиться? — а ведь доволен, собака, стоит, хоть виду не показывает, радости полные штаны.
Я его понимаю: о том, что дочь его беспутная б***дь весь борг знает, и чтоб такое «сокровище» со двора сбагрить, Финн ничего не пожалеет. А тут я попался — сын уважаемого человека (хоть и приемный), сам по себе перспективный, еще и колдун будущий — со всех сторон хорошо. Но мне от этого не легче.
— Ложь это — бурчу себе под нос — Ничем ее не одурманивал я!
— Скажи, уважаемый Торстейн — обратился довольнющий Финн к жрецу — Мог этот дренг такое учинить? В силах ли был?
Тот щербато мне ухмыльнулся, сверкнул глазами.
— Мог.
Вот и вылезла наша неприязнь со жрецом, дала о себе знать.
Дело-то подковы ломаной не стоило, как мне думается, хоть жрец считал, видимо, иначе.
Было-то как все: в гостях у Финна надрызгался Торстейн браги с хозяевами, чего они там отмечали — неважно. А как пора стало домой собираться, вышел жрец за ворота усадьбы — тут его на свежем воздухе и накрыло. Пригрезилось ему, что драккар новый к спуску готовится, надо освятить его, благословить всяко. Ну он и давай ритуал исполнять.
Вокруг Гримова сарая с дровами.
От огня его заклял, от гнили, от разрушений, благословил на мореходность, чтоб паруса и весел слушался, чтоб нес славных хирдманов к победам, короче, знатный сарай получился, хоть на воду спускай, да в набег на нем плыви. Торстейн даже кадило свое с благовонием запалил, которое всегда в своей сумке таскал, а уж с ней он никогда не расставался. И духов всех изгнал злых. Их много должно быть, в дровах то сидит обычно…
И тут я возвращаюсь с хутора, от подружки. Гляжу — бродит кто-то, бормочет неясно. Вроде знакомый, но не разобрать: темно, ночь как бы, да и поздняя осень на дворе. Тут оно ко мне поворачивается: глаза в темноте светятся, в руке болтается что-то, никак, драугр восстал, мстить за что-то пришел? Да цепом вооружился, чтоб головы добрым людям разбивать! Тут драугр как заорет: «Аааааа, нечисть, инкуб среди нас!!! Вижу, вижу суть твою препоганейшую, не спрячешься, катись в Хель!!!»
И шарахнул мне кадилом своим с размаху да по лбу.
Вот попади он на дюйм пониже, и стал бы я не просто Сварти Конь, а Сварти Одноглазый Конь.
Я и так струхнул порядком, да тут еще искры от удара из глаз посыпались — ну и дал драугру по его драугровой богомерзкой харе, как Олаф и батя учили. Хорошо попал, аж рука занемела. И деру дал, как глянул поближе, кто это такой в грязь отдохнуть прилег.
Эта история послужила нам всем уроком.
Мне: если видишь что к тебе идет что-то, а ты не знаешь что оно такое, тогда либо убегай, либо бей первым, да так, чтоб не встало — здоровее будешь. Шрам на лбу у меня остался, слева, кожу стянуло и теперь левая бровь у меня эдак недоуменно выгибается. Будто человеку не верю, или насмехаюсь над ним, чего доброго. Наврал всем, что это о поленницу, когда ночью по нужде бегал.
Жрецу: если нажрался браги до появления видений — так проси, чтоб до дому проводили. У него теперь не хватает двух зубов слева, и молитвы богам он с тех пор читает с таким развеселым присвистом, что авторитет его на время падает, что бесит Торстейна неимоверно.
Даже Грим, который вроде бы ни при чем, получил урок: делаешь что-то — так делай хорошо. А то кособокий Гримов сарай, непонятно как до этого вообще не развалившийся, теперь ни снести, ни передвинуть. Он честно пытался его убрать (мешать начал), но всех его трудов результатом была только пара оторванных бревен. Так и стоит до сих пор.
А Торстейн-то, и раньше подозревал, кто это его приголубил, а теперь вот, подстраховаться решил, и отомстил, на всякий случай.
Но я отвлекся.
— Упорствуешь все еще? — Финн бросил мне мои же штаны, подобрав их с пола — Оденься, да в порубе посиди, подумай день да ночку. А завтра тинг соберем да объявим, — тут он мне подмигнул — А о чем объявим, будет зависеть, как хорошо ты подумаешь. Думай хорошо, Свартхевди Бьерннсон, решай.
На том и расстались с этой неуважаемой мною братией.
Отправились они, видимо, праздновать привалившую семейству Скряги удачу, а меня под конвоем двух Финновых отпрысков отправили в холодную.