Древние герои в легендах поражали троллей, но посмотрел бы я, как они справились бы с этим! А я, мало того, что не древний герой, так еще и в плане волшебных сил пуст и выжат досуха, словно пивной бочонок в доме горького пьяницы…
Тварь вскоре убралась, но я еще долго сидел, боясь пошевелиться, пока, где-то под утро, меня не сморил сон.
Глава 13.
Как думаю, дед, наблюдающий за мной (а он смотрит, я уверен) из Чертогов Павших, выдрал себе уже всю бороду, будучи в гневе от тех фокусов, что выкидывает его младший внук. Ведь каково же могучему воину и почтенному колдуну, слава о силе и мудрости которого простиралась далеко за пределы наших земель, наблюдать своего потомка, сидящего на дереве в одной рубахе, и спасающегося, таким образом, от какого-то жалкого неуклюжего и тупого драугра?
От жалких двух драугров, если быть точным, и какой-то мелкой твари, каковая, возможно, увязалась за мной по моим следам с места последней ночевки.
С ветки, на которой я восседал, кляня себя за тупоумие, и судьбу за немилость, сквозь туман был виден ее силуэт. Но я успел рассмотреть ее более подробно, чему был не рад. Худенькая фигурка, с ног до головы замотанная в полуистлевшие лохмотья – ее можно было бы, наверное, принять за ребенка, но когда я чудом смог увернуться от нее, пытавшейся прыгнуть мне на спину, оно показало свое лицо. Всего на миг – но оно будет сниться мне в кошмарах, наверное, еще очень и очень долго. А, скорее всего, когда-то оно и было ребенком: чистое личико, голубые глаза в обрамлении пушистых ресниц, аккуратный носик… И совершенно нечеловеческая пасть, от уха до уха, полная иглообразных зубов. Промахнулось оно, надо сказать, совсем ненамного, будь я чуть менее ловок, и сейчас оно грызло бы мои кости.
Я не люблю таких ребенков. Хотя, даже немного сочувствую: никто не достоин такой участи – обратиться в подобную мерзость, а уж дитя и подавно. Лучше уж в Нифльхейм, чем так.
Но, обо всем по порядку.
День я провел, в общем, неплохо. Утром, спустившись во двор, полюбовался на следы ног ночного гостя – ножищи у него подстать всему остальному, ям понаоставлял, в ярд длиной, не меньше. Но неглубоких. Какие, следовательно, можно сделать выводы? Тварь, во-первых, легковесна, хотя и сильна (борозды от когтей на каменных стенах меня впечатлили), а во-вторых – материальна. Ну и, несомненно, в-третьих, с ума я пока не сошел, и не видения на почве злоупотребления грибной похлебкой это были. Задерживаться тут смысла не было, и двинулся вглубь поселения. Ну, это я так полагаю, что вглубь, на самом деле, из-за этого тумана направление можно определить лишь приблизительно, хотя, вроде, кругами не хожу. По дороге в развалинах подобрал еще пару-другую ценных вещиц (ой не бедняки тут жили!), и более в дома не заходил. Ну зачем мне скарб, серебро или даже золото в этом мертвом месте? А вот нарваться в потемках можно легко. И нежить, во мгле скрывающаяся, опасность представляет, да и сами здания в таком состоянии, что, кажется, от чиха разваливаться начнут. Не хватало еще сломать себе чего-нибудь, провалившись в гнилой пол – потерять подвижность в этом месте, это верная смерть, причем поганая. А дед предостерегал от пустячного риска, рекомендовал сначала думать дважды, потом действовать. Да и тащить тяжело будет, чего уж там.
Впрочем, порывы любопытства поглядеть, а вдруг чего интересного или полезного лежит в руинах практически полностью прошли, когда мне изредка начали попадаться останки тех, что когда-то пришел в эти места с огнем и сталью. Почему их? Возле облепленных плесенью останков какого-то бедолаги (растащенных, кстати, и изгрызенных) валялась, высыпавшись из давным давно насквозь прогнившего кожаного мешка, добыча грабителя, одного из тех, кто взявл на щит это селение. Кубки, безделушки – бери не хочу, не ленись, копайся во мху, собирай. Бронь и оружие человека съели тлен и ржавчина, а золоту и серебру ничего не сделается, да и нечисти местной оно тоже ни за чем не сдалось.
Я подобрал пару подвесок, машинально, просто из жадности, и больше ничего брать не стал – самому бы ноги унести, а в долгом пути, как известно, и иголка к земле тянет. И чем дальше я шел, тем чаще попадались мне такие находки. Видать, неудачей набег закончился: хрен-то с ней, с добычей, но бросать на поле боя без похорон и тризны тела своих друзей, тех, кто стоял в одном строю с тобой, плечом к плечу, никто бы не стал. Не по людски это, я так думаю. А по обычаям Нурдланда такое не считалось великим позором лишь в том случае, если хирд поражение потерпел, и хоронить павших было бы некому. А на добычу, что можно тут просто подобрать с земли, похоронив в уплату ее бывших владельцев, можно пожалуй, немалое войско снарядить. Да что уж там, свой борг заложить можно, думается мне – казна любого конунга позавидует богатствам, что тут найти можно. Затык лишь в том, как сюда добраться, да как это вынести, не зря батя учил: поход окончен, не когда ты последнему врагу репу снес, а когда ты, сытый и пьяный, дома перед женой и друзьями добычей да удалью хвастаешься.
Но вот, кажется, и центр поселения. Сквозь завесу тумана проступают очертания исполинского дерева, я таких и не видел. Верхушку не видать, а толщиной, пожалуй ярдов больше десятка, если на глазок. Возможно, ошибаюсь – но ненамного. Таких гигантов в наших лесах не водится, сколько ж ему лет? И, за что сразу зацепился взглядом – листья.
Живые зеленые листья. А ветви лесной великан простирал над полянкой, покрытой живой же, с виду, совершенно обычной травой.
Не мокрым серым мхом, не желтой засохшей болотной соломой – мягкая луговая трава. И дерево и полянка казались совершенно чужеродными в мертвом городе. И притягательными – а то, устал уже от этого царства тишины, тлена и запустения.
Я потыкал рукоятью секиры заросли на полянке – с таким же успехом мог бы добиваться внимания от овощей на огороде у матери. Осторожно сделал первый шаг, будучи готовым, если что, сразу отпрыгнуть назад – ничего не произошло. И я пошел к дереву, держа секиру наготове, в готовности и к защите и к нападению.
Но секира мне не понадобилась, наоборот, пропало постоянное чувство тревоги, снедавшее меня последние дни. Я так с ним свыкся, что уже не обращал внимания, и это ощущение покоя и безопасности стало для меня великой неожиданностью. Будто мешок с песком с плеч свалился, который до того таскал много часов. Легкость душевная и веселие, короче, присутствовать стали.
Но осмотрюсь, все же.
Хм, дерево как дерево, большое, разве что.
Трава как трава. Также ничего особенного.
Обошел дерево кругом, и обнаружил с другой его стороны чашу на постаменте.
Простая, без всяких украшений и резьбы, выполненная из снежно-белого камня с темными прожилками она на три четверти была наполнена прозрачной водой. У меня же от ее вида моментально пересохло в горле. Чистая, холодная даже на вид, абсолютно прозрачная – и это после болотной бурды, пускай и процеженной через ткань и кипяченой! Пить эту дрянь и думать при этом, какая нечисть до того мыла в ней ноги… Фу…
Определенно я хочу вот этой водички.
Искушение зачерпнуть воду ладонями, и пить ее, и пить, было невыносимо, но осторожность взяла верх. Я проверил жидкость всеми способами, которые мог вспомнить, пока не решился попробовать ее. И не прогадал. С первого же глотка по телу разлилось ощущение свежести, словно после долгой тяжелой работы окунулся в прохладное море. Холодная, аж зубы ломит, с привкусом лесной земляники, и чего-то еще, вкуснее любого напитка, что я мог пробовать раньше (даже пива, сваренного Хильдой!), я хлебал ее, и не мог напиться.
Спустя немало времени, удалось оторваться. И то, в уже брюхе булькало. Наполнил из чаши все емкости, что у меня были – потяжелевший мешок заставил поморщиться. Потом огляделся и ничего не заметил.
А, какого, собственно, йотуна? Когда мне еще выпадет возможность вымыться, или постирать одежду? Хоть драугры на запах перестанут сбредаться со всей округи! Нехорошо, конечно, гадить в таком месте, но не думаю, что эта вода кому-либо кроме меня пригодится, а мне уж очень надо.