Я обернулся к другу.
- Не грусти, сын Вильгельма! Слушай:
Будем мы сражаться в поле,
На поляне будем биться!
На дворе ведь кровь красивей,
На открытом месте лучше,
На снегу еще прекрасней **
От такого напутствия Уильям скис еще больше.
Одерштайн в перебранке не участвовал, он сохранял ледяное спокойствие.
Не люблю таких. Неприятный противник.
Местный люд, потихоньку собирающийся поглазеть, веселился перебранке, и в целом болел за меня. Я увидел, как из рук в руки переходят монеты – народ ставил деньги.
Я тоже был не в самом лучшем расположении духа, хоть и старался этого не показывать. Мучительно хотелось жрать, желудок уже не бурчал, а просто выл, он изо всех сил пытался вывернуться наизнанку, чтобы добраться до ребер и обглодать их. Но дело было не в этом: чтобы внести штраф, мне пришлось продать Стофунтов. Продать имущество друга, да еще и за гроши, почти не торгуясь, – это неправильно, хоть я и поклялся про себя, если дело решится в нашу пользу, выкупить животину обратно, сколько бы за нее не просили. Но чувствовал себя все равно почти что вором. Да даже и не почти что... Вор и есть.
- Слушай и запоминай, Уильям Вильгельмссон, - вывел я из тягостных раздумий друга – Как будем сходиться, ты вставай позади меня, за правым плечом. Они устанут меня из-за щита выковыривать, а ты вперед не лезь. Не торопись, прикрывай, если провалюсь. Понимаешь ли меня, твоя милость?
Тот как-то заторможено кивнул.
Надеюсь, понимает, и в бой поскорее ломиться не будет. В первой паре есть сильный противник: широкоплечий детинушка с длинным мечом и маленьким металлическим щитом, свои телеса он обтянул кольчугой с рукавами до локтя, а на голову надел крепкий шлем. Опасный – мозоли на ладонях он не веслом и не мотыгой натер, да и запястья у него толстые. Не хочу с ним рубиться, и знаю, как его озадачить. Второй, ростом примерно с Уильяма (то есть, повыше меня будет) похоже, психовал, как и мой друг, он был бледен и губы его дрожали. Одерштайн с третьим, жилистым светловолосым молодцом, составляли вторую пару.
Ну, что ж, солнце вылезло в зенит, пора начинать, что ли? Чего там хольд вошкается?
Словно услышав мои мысли, тот, не торопясь, появился на поле, также неспешно добрался до его середины, оглядел нас с Уиллом, и наших недругов.
- Правосудие да свершится! – громко возгласил он – Правом, данным мне его светлостью графом Дорнхольм, словом бургомистра Эйхельфельда я призываю сюда ищущих правду! Фрайхер Никола Вайсс! Явись на суд богов!
Детина в кольчуге, переваливаясь на чуть кривоватых ногах, отправился к центру поля.
- Фрайхер Мортен Кристен! Явись на суд чести!
Поименованный на суд являться, по-моему, не очень хотел. Его откровенно потряхивало, но он все же смог взять себя в руки.
- Фрайхер Уильям Ульбрехт! Явись на суд чести! – прогорланил хольд, и мой друг, шумно вздохнув, отправился навстречу судьбе.
- Фрайхер Свартхевди Бъернссон!
О, это меня.
Мириться нам уже не предлагали, и хольд, наскоро напомнив правила схватки, степенно удалился. По-моему, он тоже успел побиться с кем-то об заклад, хотя, могу ошибаться.
Противно провыла медная труба.
- Пошли, друг, убьем их! – позвал я Уильяма, и мы начали сходиться.
Наверное, это нечестно, проклинать противника, во время поединка. Даже не то, что нечестно – откровенно подло. Но что поделать... Мы колдуны, племя такое. Имира дар можно употребить во зло, а можно творить добро - воля свободного дана нам Всеотцом, каждый сам решает, как поступить. Но отец и Олаф учили меня: нет в бою «честно» и нет «нечестно». Не спрашивает меч, готов ты или не готов, все равно копью, молча им бьют в спину, или перед этим предупредят. Важно лишь одно: хватило твоей удачи быть готовым к удару, или нет. Нашим противникам не хватило удачи, и они позвали на бой колдуна и ученика одной из сильнейших в Нурдланде ведьм. Пусть хочется жрать, и сил осталось немного – но на одного противника хватит с лихвой.
Я закинул щит на лямке за спину и перехватил секиру двумя руками. На миг сосредоточился и...
В брюхе у приближавшегося к нам могучего Вайсса громко буркнуло, жутко забурлило, чавкнуло, хлюпнуло. Он охнул, и замер, нелепо растопырив ноги и вытаращив глаза.
- Оооодииин!!! – мой вопль с хорошим запасом перекрыл шум толпы.
Я быстр и очень ловок и далеко прыгаю. Вообще-то так набегать на врага не дело, велик шанс нарваться, но у меня есть лишь пара мгновений растерянности врага. Что опытному воину кружка дерьма в штанах – после боя отдаст служанкам, те выстирают. Да еще лишний повод друзьям посмеяться по-доброму – вот и все. Но я хорошо рассчитал время, дистанцию и успел: пройдя под маленьким щитом, вскинутым навстречу удару в отчаянной попытке защититься, секира тяжело ударила парня в левый бок, и кольчуга расползлась, как тряпка, с жалобным скрежетом. Ему уже пора было в Хелльхейм, но он еще не понял этого, и от взмаха его меча мне пришлось уклоняться. Гибко качнувшись назад, я пропустил его удар мимо, а вот от удара его напарника, вывернувшегося из-за спины, полностью уклониться не успел: блеснула на солнце начищенное железо, и клинок трусоватого, как мне казалось, противника, зацепил меня самым кончиком скругленного острия. Кончиком, и, вроде как, несильно – но по коже на боку, от плеча до задницы будто ледышкой провели. Я отогнал врага взмахом секиры, снизу вверх, разорвал дистанцию и перебросил щит со спины, следующий удар принял на него.
Уильям болтался сзади, он, похоже, не ожидал такой от меня резвости, но был рад, глядя, как один из противников тяжело опустился на одно колено. Мой удар развалил тому ребра, он был уже не боец, а через немного будет уже и не жилец. А я вспомнил все матюги, которые знал. Нет, все же верно сказано:
Двое — смерть одному;
голове враг — язык;
под каждым плащом
рука наготове *
И я запомню этот урок. Человек, даже слабый и трусливый, все же полпинты мужества он в себе может и отыскать. Как раз на один удачный удар. Не считай больше двоих за полтора, Конь!
Кожаный панцирь был разрезан, рану я получил неглубокую, но длинную, довольно ощутимо кровящую. Хорошо хоть не в правый бок, иначе пришлось бы перехватывать секиру в левую руку.
- Уильям, обойди его слева, - попросил я своего друга – Я нападу спереди!
На мое счастье, он не пустился в рассуждения, о том, честно это, или нет, а сделал, как велено. Так и стоящего на одном колене, бледного, как поганка, Николу я ударил обухом секиры сбоку по шлему – чтобы не мешался. Хочешь продолжить, так вставай, а не хочешь – ляг и лежи. Прикрой рану щитом, лежи и жди помощи, здесь поединок, а не битва, увечных добивать не будут. А не упал – значит, сам выбрал. Он молча завалился лицом вперед, и зарылся лицом в песок.
Глава 29.
...Шум речи мечей взлетал в небеса, улыбались Асы, Асиньи, внимали ему, пили мед. Пел огонь битвы - враг искусен, но громче крик великанши щита, и брани рубашка ей не преграда. Поднят парус меча, не увидел удара битвы ясень, и лебеди ран дождутся поживы! Вода моря раны прольется на землю, впитается в пыль...
Мда. Не стать мне сказителем.
Полз дорогой ножен,
Змей жестокий битвы,
Дотянуться тщился,
За рекою боя.
Лист морского древа,
Ждал брони погибель,
Но крушитель шлема,
Обманул преграду.
Сока ран напилась,
Великанша сечи,
Дуб щита повален,
Сок на землю хлещет.