Я и Хенке снова присели к стойке бара. Потягивая скотч со льдом, приятно согревающий после прогулки на ветру, мы стали наблюдать за прибывшими. Один из русских парней помахал нашему бармену рукой.
— Привет, Миша! — на ломаном русском крикнул бармен.
Услышав приветствие бармена, в нашу сторону развернулись и другие члены веселой группы, тоже замахав руками и разгалдевшись еще больше.
— Знаете их? — обратился я к бармену, когда русские вновь сосредоточились на регистрации.
— Этих русских? Конечно. Парни — парашютисты-экстремалы. В прошлом году приезжали, чтобы на льды Антарктиды сигануть. А вот девушки тогда с ними были другие.
— Ну и что? Высадились они в Антарктиде? — отставил пустой стакан Хенке.
— Нет. У самолета двигатель отказал, и ребятам пришлось вернуться. Обещали повторить попытку в этом году. Как видите, они полны решимости.
Один из «фотографов» с аккуратно уложенными остатками рыжей шевелюры на висках и затылке, устав от ожидания, покинул кресло и тоже присел к барной стойке.
— Виски. И без льда. Его и так много вокруг, — хлопнул широкой ладонью по стойке рыжеволосый господин с видом весьма удачно пошутившего человека.
— Зато виды здесь потрясающие, — дружелюбно улыбнулся я.
— Это точно, — кивнул рыжеволосый. — Вы немец?
— Да, — кивнул я. — Немец, но давно не живу в Германии. Работаю на одну аргентинскую фирму.
— Дайте-ка угадаю, — отхлебнув из своего стакана, смешно прищурил глаза рыжеволосый. — Бывший военный — «Бундесвер». А сейчас занимаетесь вопросами частной безопасности.
— Вы необычайно проницательны, — снова улыбнулся я. — Как вам удалось так точно «расколоть» меня?
— Немецкую военную выправку видно издалека. Вы же даже за барной стойкой сидите, как на параде в строю стоите. И друг ваш… — Рыжеволосый покосился на угрюмого Хенке и осекся на полуслове. — О, извините, я не представился. Стефан Улле, фотограф.
— Эрик Брогар, — пожал я протянутую руку. — Ваш приятель, кстати, уже регистрируется.
— Казимир? — Улле посмотрел через плечо. — Он из Кельна. Мы часто работаем вместе. Но вам с ним лучше не общаться. Немцев он на дух не переносит.
— Это почему же? — пробурчал Вернер.
— Он еврей, — почти прошептал Улле.
— И что?
Улле посмотрел на нас с удивлением:
— Ну как же, немцы повинны в геноциде его народа. Вы точно из Германии, ребята? Мы же теперь им всегда должны.
— Я думал, что в геноциде виновата нацистская идеология Гитлера. И, насколько я знаю, больше всех во время войны пострадали народы Советского Союза, — опять вступил в разговор я.
— Об этом никто не помнит, а сами русские вспоминают только раз в году, девятого мая. Да и то их больше занимают праздничные парады, чем подсчет потерь полувековой давности. Они же победители, а победители не жалуются, — отмахнулся Улле. — А евреи помнят все. Даже то, чего не было.
— Как же вы с Казимиром общаетесь?
— Я отличный фотограф и единственный, кто может выносить его брюзжание.
— И при таком отношении к немцам он живет в Германии? — не унимался Вернер. — Уму непостижимо.
— Ох, странные вы ребята, — удивлено помотал головой Улле. — Ладно, приятно было познакомиться. Пойду отмечусь, а затем в номер — распаковываться. Увидимся вечером.
Улле поспешил к уже давно свободной стойке регистрации.
— Какой-то он чересчур разговорчивый, — заметил Хенке. — Стефан может быть тем, кого мы ждем?
Из лифта, навстречу Улле, выпорхнула одна из девчонок, прибывших с парашютистами, и направилась к стойке регистрации.
— Вернер, видишь девчонку с короткой стрижкой? — покосился я на своего офицера. — Она ждет отлучившегося портье. Подойди, познакомься с ней поближе. По-моему, она держалась несколько особняком от остальных друзей. Только не забывай об осторожности.
Хенке молча поднялся и отправился знакомиться.
Пройдя мимо Вернера, флиртующего со светловолосой девушкой, я свернул к лестнице и поднялся на третий этаж, в наш номер.
Магдалена все так же сидела за столом у окна. Когда я приблизился к ней, она, продолжая смотреть на темнеющие в сумерках пики за стеклом, произнесла: