Слушая рассказ Ива Левека о том, как ему не понравился поход в Музей трюфелей, Гийом Ладусет — который чувствовал, что уже исчерпал весь запас сравнений из серии «кассуле», — подыскивал альтернативные слова мудрости. Но это не имеет никакого значения, продолжал дантист, поскольку в «Оберж де ла Трюфель» все сложилось настолько восхитительно, что с лихвой компенсировало то, что было до этого. Дениз Вигье, сказал он, оказалась потрясающей собеседницей, и добавил, что чувствует себя полным дураком из-за того, что не смог распознать ее неисчислимые достоинства раньше. И когда Гийом Ладусет поинтересовался, хочет ли Ив Левек, чтобы он устроил им следующее свидание, дантист сказал, что еще бы, и чем скорее, тем лучше. С этими словами он достал золотой самородок и положил его перед свахой.
— Я хочу, чтобы ты оставил это себе.
Сваха пытался отказаться, объясняя, что не может принять столь бесценный дар, но Ив Левек — который всю предыдущую ночь сжимал самородок в руке, молясь святому Антонию, чтобы тот сохранил бакалейщице жизнь, — ничего не хотел слышать.
Стефан Жолли сдержал слово. Увидев, что сваха так и не появился на общем празднике в честь исцеления Патриса Бодэна от вегетарианства, булочник отправился на его поиски. В «Грезах сердца» никого не оказалось, и он пошел к Гийому домой. В дальнем углу сада тот осматривал картофельную ботву, выискивая следы деятельности колорадского жука. Стефану Жолли пришлось пригрозить другу, что он просто-напросто усядется на его сельскохозяйственную культуру, если тот сейчас же не пойдет с ним, — лишь после этого Гийом Ладусет неохотно согласился.
Когда друзья подошли к украшенным подсолнухами столам, расставленным в тени лип, там уже вовсю бушевала перебранка по поводу того, кому с кем сидеть. Жильбер Дюбиссон старался уговорить Сандрин Фурнье устроиться рядом с ним, но торговка рыбой артачилась. Фабрис Рибу, сидевший рядом с почтальоном, пытался заставить последнего замолчать и во всеуслышание заявлял, что не может терпеть соседство женщины, виновной в отравлении его отца ядовитым грибом. Модест Симон, которая болтала не переставая с тех пор, как обрела дар речи после неожиданного возвращения Патриса Бодэна, пыталась уговорить Лизетт Робер поменяться с ней местами, чтобы она могла оказаться рядом с аптекарем. Повитуха же ни в какую не соглашалась, ибо берегла стул рядом с собой для человека из совета. Мадам Серр вообще отказывалась садиться, поскольку за ее столом не осталось места для Пьера Рузо. Мадам Моро требовала, чтобы ее пересадили, утверждая, что мадам Ладусет корчит ей мерзейшие рожи, явно намекая на ту историю с угрем. Ив Левек не пускал Марселя Кусси, который пытался втиснуться между ним и Дениз Вигье, заявляя, что вонь от рабочих тапок фермера вызовет отвращение к еде. А Дидье Лапьер, плотник, отказывался сидеть рядом с Дениз Вигье из-за того, что сделала бабка бакалейщицы во время войны.
Атмосфера накалилась еще сильнее, когда Патрис Бодэн, выложив свою зловонную бородищу на стол, спросил, не находил ли кто из односельчан его очков после первого миниторнадо. Сандрин Фурнье, чьи прелести увеличились минимум на два размера с тех пор, как она занялась бесплодными поисками любовных записок в пирожных Стефана Жолли, ответила, что очки аптекаря нашли застрявшими в водостоке под крышей церкви и находку забрала Модест Симон.
— Наверняка они до сих пор у нее в тумбочке у кровати, — добавила торговка рыбой.
Модест Симон, униженная публичным разоблачением ее тайной страсти, убежала, заливаясь слезами.
От перебранки односельчан отвлекло неожиданное появление человека из совета, которому унылые брючки вдруг стали в самую пору. Народ не только не мог взять в толк, кто его пригласил, но и терялся в догадках, как этому сморчку удалось заполучить место рядом с Лизетт Робер. Но более всего им хотелось знать, когда же из деревни уберут ненавистный муниципальный душ. Жан-Франсуа Лаффоре — один из немногих в Амур-сюр-Белль, кого не вытошнило этим утром, — ответил, что данное решение зависит не от него и что, вероятно, придется терпеть до конца лета. И добавил, что впредь следует обращаться к районной администрации напрямую, ибо нынешним утром он подал в отставку.
От нового града вопросов Жана-Франсуа Лаффоре избавило объявление, что еда готова. Услышав это, поселяне в момент позабыли, кто спорил с кем и из-за чего, и торопливо расселись: Лизетт Робер рядом с человеком из совета, Ив Левек рядом с Дениз Вигье, Стефан Жолли рядом с Сильветтой Бо, Модест Симон — которую уговорили вернуться — рядом с Патрисом Бодэном, мадам Серр рядом с Пьером Рузо, а Гийом Ладусет рядом с булочником в конце стола.