Впервые о человеке по имени Жан-Батист Ригоди парикмахер услышал от своего соседа. Ив Левек стоял на приставной лестнице и возился с черепицей цвета лосося, волнами сбегавшей по крыше его дома. Гийом Ладусет, который только-только примерился к голубю, тушенному в «пешармане», проворно вскочил из-за деревянного, покоробившегося от времени стола. Наскоро сунув волосатые ноги в сандалии, он прошлепал сквозь садик с такой быстротой, какую только позволяла развить дешевая магазинная кожа. Оказавшись у забора, Гийом окликнул соседа:
— Эй, Ив! Ты в порядке? Что случилось?
Ив Левек оглянулся, узрел устремленный на него взгляд соседа и кусочек лука, застрявший в усах парикмахера.
— Да вот, черепица вконец разболталась, — пояснил он. — Спать по ночам не дает.
— Да я не об этом. Я имел в виду тебя. С тобой все нормально? Ты выглядишь так, будто тебя отмутузили.
— В каком смысле?
— Твои волосы.
Ив Левек медленно спустился на предпоследнюю перекладину, посмотрел на соседа и уставился в землю.
— Прости, Гийом, у меня так давно не было женщины. А для мужчины это тяжело. Сам знаешь, какое это мучение. Я же вижу, как ты ужинаешь в одиночестве, вечер за вечером. Согласись, разве мы многого просим? Всего лишь почувствовать, как мягкие холмики женских грудей вжимаются по ночам тебе в спину.
— Что-то я не понял. При чем тут волосы?
— Мужчина должен делать все, чтобы преподнести себя в лучшем виде. Моложе-то мы не становимся. Знаешь, я пробовал и «трубадура», и «помпадура», и «амбассадора» — все это не мое. А потом мне рассказали о новом парикмахере из Брантома по имени Жан-Батист Ригоди. Говорят, он учился в самом Париже. Что скажешь? Это называется «сосновая шишка».
— С моей стороны было бы невежливо критиковать работу другого мастера, — ответил Гийом Ладусет. — Удачи тебе с крышей!
С этими словами он вернулся обратно к голубю. Но сочная птичья грудка почему-то уже не казалась Гийому такой аппетитной.
Через четыре дня, когда парикмахер — в предвкушении прохладной ванны после безжалостного пекла, от которого, как казалось Гийому, все тело его издавало мерзейший запах, — возвращался с работы, из-за угла появился Дидье Лапьер. От баков к макушке плотник выглядел так, словно только что угодил в чудовищный тайфун. Гийом Ладусет, который уже начал беспокоиться, почему это Дидье Лапьер давненько не приходит посидеть в парикмахерском кресле, сразу понял, откуда топает вероломный негодяй. Заметив Гийома, плотник потупился и заспешил прочь. Парикмахер наблюдал, как тот шагает по Рю-дю-Шато. Впервые на его памяти Дидье Лапьер куда-то торопился.
— Предатель! — тихо пробормотал Гийом.
Неделю спустя парикмахер сидел в деревенском баре «Сен-Жюс», ожидая своей очереди, и тут взгляд его упал на стрижку хозяина. Та подозрительно напоминала сосновую шишку.
— Привет, Гийом! — поздоровался Фабрис Рибу. — Выпьешь чего-нибудь?
— Бокал красного, пожалуйста, — спокойно ответил Гийом Ладусет.
Владелец бара наполнил бокал и подтолкнул по деревянной стойке. Сообразив, что парикмахер изучает его волосы, Фабрис Рибу опустил глаза, стрельнул взглядом влево, вправо, а затем вновь посмотрел на клиента.
— Да, кстати, Гийом, я все собирался тебе сказать. Я перестал ходить к тебе в парикмахерскую, потому что теперь меня стрижет моя матушка.
Парикмахер, который как раз вознамерился сделать глоток, так и застыл с бокалом у губ. На его памяти Фабрис Рибу придумывал намного более убедительные отговорки, когда вешал лапшу на уши своей бывшей.
— Да ну? — спросил он.
— Серьезно! Я тут на днях навестил ее, и она сказала, что давно мечтает заняться парикмахерским делом, мол, даже подумывает записаться на курсы, и спросила, нельзя ли ей попрактиковаться на мне, посмотреть, насколько ей это понравится.
— Фабрис, — Гийом оперся локтем о стойку бара, — мы оба знаем, что твоей матушке девяносто два и что в прошлом году ей поставили диагноз «слепота».
— В этом-то и вся соль! — воскликнул Фабрис Рибу. — У нее ж просто обалденное осязание!