Однако до того повидались они с Айфе и мужем ее Фергусом, и была всем им от того радость. Снарядили Фергус и Айфе добрый коракль и нагрузили всяким припасом, и в урочный день взошли на него Кондла и его Белая Кошка.
Много дней носило их по волнам, но в конце концов прибило к берегу, что выступал в море, будто большая купа деревьев. Холодом веяло оттуда.
— Это мой край — и не мой, — сказала Ируйн. — Хорошим делом будет начать с него.
Позвала она — не тем голосом, что появлялся у нее в бою, но куда более нежным. Тотчас явился огромный прекрасный кот-самец и стал изгибаться всем телом в игре. Золотистая шкура его была вся, от носа до хвоста, покрыта узором из темных колец, в каждом из которых был такой же кружок, и всё это лилось перед глазами, как бегучая вода в реке.
— Берешь ли ты его? — спросил Кондла.
— Три цвета было у тех, кто родил меня: желтый — чепрака и наружной стороны лап, белый — живота и внутренней части лап, черный — глаз и губ. Лишь такого я смогу полюбить, — ответила ему кошка. — Красив этот муж, но очень уж пёстр и тем выхваляется. Подобает такое холодной змее, а не теплой крови.
Оттолкнулись они от этого берега и поплыли дальше.
Снова видят они землю, песчаную и пустынную. Вдали виднеются коренастые деревья посреди желтого поля, будто злаки полевые либо перезрели, либо давно высохли. Давит с неба жара, будто именно там живут огненные кошки, родня Ируйн.
Тут вышел к ним на зов мощный зверь с гладкой шкурой цвета песка. Косматая грива его развевалась на жарком ветру, рык его был подобен грому, поступь — сотрясению земли.
— Прекрасен этот зверь, — сказала Ируйн, — и жены его подобны мне почти во всём. Однако нет у каждой из них не только гривы, но и одного мужа, и сами они делят себя между многими самцами. Не годится мне это.
— И уж больно тут жарко, — промолвил Кондла.
Вновь плывут они много дней и ночей и, наконец, пристают к иному берегу, теплому и влажному: лес купает свои корни в соленой воде, нет в нем ни дорог, ни тропинок.
Вышел навстречу им прекрасный зверь, как бы отлитый из червонного золота. Весь в следах от лесных теней был он, что навечно слились с его шкурой. Бил по бедрам его могучий хвост, как молот по наковальне, а от рыка его сотрясались самые могучие деревья.
— Хорош, ничего тут не скажешь, — сказала Белая Кошка. — Только боюсь, что совместные дети наши будут больше похожи на флаг одной из будущих стран моей земли — одни звёзды и полосы, полосы и звёзды.
Снова поплыли они и вскоре увидели большой остров, который почти весь представлял собой гигантскую гору со снежной вершиной.
— Туда лежит наш путь, — говорит Ируйн. — Оставим на берегу коракль и двинемся, ничего не боясь, ибо вижу я конец дороги и достижение цели.
Сколько ни шли они, сколько ни пробивались сквозь дремучую чащу — то по земле, то по стволам и ветвям, то по верхушкам деревьев, а достигли они подножья гор близ самого рассветного часа.
Взобрались они по крутому склону и видят: обвился вокруг всей горной вершины диковинный зверь и спит, а от жаркого дыхания его тает снег и плавится лед. Из ярого золота его чепрак, из белого золота лапы его, и сияет он, как расплавленный слиток. Только едва различимые темные пятнышки просвечивают сквозь это сияние.
— Вот кому хотела бы я стать милой супругой, мощной соратницей, верной подмогой во всех его делах! — воскликнула Ируйн.
Пробудился Золотой Зверь и улыбнулся им обоим.
— Хороши твои слова, о Пламенная Кошка Ируйн, — произнес он голосом, подобным летней буре. — И имя твое тоже сходно с моим, ибо зовут меня Огнедышащий Кот Ирусан. Жаль мне, что лишь невестой могу тебя я назвать: вечной и непорочной моей невестой.
— Отчего так? — спросила она.
Говоря это, встряхнулась кошка и оборотилась юной девушкой: белый плащ с красивой серебряной пряжкой облекал ее гибкий стан, серебряный обруч обрамлял ее светлые и как бы седые волосы, ниспадающие до колен, в розовых ушках сияли рубиновые серьги под цвет глаз, на розовых ногах были серебряные сандалии, а сквозь сорочку из тонкого шелка просвечивала белая плоть.
В ответ и сам Ирусан стряхнул свою шкуру и оборотился прекраснейшего вида мужем: желтый плащ с большой узорной пряжкой облекал его мощный стан, широкий обруч красного золота охватывал крутые темные кудри, что достигали пояса. Золотые сандалии на высокой подошве делали его еще выше, а сквозь тонкую ткань длинной рубахи виднелась темная кожа, вся покрытая еле видными смуглыми крапинами.
— Скажи сначала, не пугают ли тебя мои отметины? — спросил он. — Не кажется тебе, что они делают меня похожим на ребенка?