— Ну-ко, что они у Тишихи-то всухомятку будут питаться? Неси, неси и не разговаривай.
Мишка взял молоко.
— Пошли!
Киря чувствовал себя неловко: по Полежаеву уже прошелестел слушок, что девки после, их председательского налета собирались в бега. Но Мишка ржал как жеребец:
— Так мы-то при чем? Они рты пооткрывали, шуток не понимают, а мы виноватые, да?
Времени у них было в обрез: переезжали силосовать на Большую Медведицу.
— Ну, посмеемся хоть немного между работой, — сказал Мишка, а Киря подумал, что после вчерашнего девки с ними и разговаривать не будут.
— Ничего, у меня заделье к ним есть, — беззаботно смеялся Мишка и кивал на бидончик с молоком.
Но у Кири-то никакого заделья не было. И все-таки какая-то необъяснимая сила тянула его за Мишкой. Может быть, на посмешище заманивала, на позор…
Небо было безданное. Солнце припекало спину. Мишка ухарски расстегнул у безрукавки верхнюю пуговицу, беспечно лыбился:
— На денек бы отгул попросить…
— А два не хочешь?
Мишка двух не хотел. Поставил на тропу бидончик, достал из кармана расческу, пригладил волосы, продул у расчески зубчики.
— Артист, — подколол его Киря, — из погорелого театра.
Мишка оскалил зубы.
— Ого! — воскликнул он. — Окошко открыто. Приготовились!
У окошка сидела Тишиха.
— Тихоновна, привет! — подходя к окну, крикнул Мишка. — Квартирантки дома?
Из избы послышалось какое-то волнение, будто девки разбегались прятаться по углам. Киря почувствовал, как из вытолкнувшейся на улицу волны на него нанесло запахом духов.
— Ой-ой-ой, — укорила ребят Тишиха, — собачье полежаевское… Явились, и стыд не гнет…
Мишка заулыбался во весь рот:
— Тихоновна, я к твоей селедке бутылку кагору принес.
— Я ведь не больная, кагор-то пить, — отпарировала Тишиха.
Киря стоял в отдалении как бедный родственник.
— Вот, леший, не сообразил, — притворно хлопнул себя по колену Мишка. — Думал, Тихоновна сладкое любит, а ей русскую горькую подавай.
И в этот самый момент из-за плеча Тишихи на Мишку выплеснулся полнущий ковш воды.
Сорочка Мишки, прилипнув к телу, порозовела.
— Надя! Что вы делаете? — раздался в избе взволнованный голос.
— Фаина Борисовна! Да надо же расквитаться, — растерянно отозвалась Надежда.
Мишка стоял осклабившись, расшеперив руки. С него стекала вода.
— Ну, как поживаем? — довольная, захохотала над ним Тишиха.
— А как графин, — отряхиваясь, сообщил Мишка. — Все норовят за горло взять.
Он напустил на себя строгий вид и вчерашним председательским тоном спросил:
— Товарищи студенты, вы, говорят, с наших старух допросы снимаете? — Вода протекала ему под ремень, и Мишка попеременно поднимал ноги. — Толкаете их на то, чтобы они чернили нашу действительность? — Вода холодила ему в пахах, и он завзбрыкивал как жеребец. — К ответственности притянем!
— Отчепись! — засмеялась Надежда и выплеснула на Мишку еще один ковш.
— Вот так, — подытожила Тишиха. — Запрягай дровни да езди по ровне.
Фаина Борисовна что-то выговаривала Надежде. Тишиха отпрянула от окна и заступилась за свою неунывающую квартирантку.
— Да попустись ты, — сказала она Фаине Борисовне. — На него, на собаку, надо бы целое ведро выплеснуть. Да и под зад напинать.
— Во-во, бей наших, чтобы чужие боялись. — Мишка поставил бидончик на подоконник, который был на уровне его груди, и, вытянувшись на цыпочках, заглянул в избу: — Фаина Борисовна, — позвал он, — вы не думайте, мы не в обиде. Мы же умеем понимать шутки…
Фаина Борисовна все-таки, видать, по-прежнему опасалась Мишки, не могла еще, видать, свыкнуться с мыслью, что он не председатель сельсовета, а Киря не бригадир.
— Нехорошо, взрослые люди — и вдруг их водой, вдруг какое-то вульгарное «отчепись», — осуждала она свою помощницу.
Надя не очень-то серьезно воспринимала ее укоры. Глаза у нее горели, и по лицу то и дело пробегала гримаса сдерживаемого всеми силами смеха.
— Правильно, девка, — не согласилась с Фаиной Борисовной Тишиха. — Задай им перцу, — и победно притопнула ногой. — Ой, Надька, тебе бы сапоги подковать, дак искры бы из земли высекала!
Киря тоже подошел к окну. Вот уж никак не ожидал он, что так хорошо повернется разговор.
— Здравствуйте, — кивнул Киря всем, кто стоял, сидел и ходил по избе.
— Что? — спросила Тишиха. — И тебя, соколик, завидки грызут?
Киря, краснея, нахмурился. А Мишка, поросенок, захохотал: