Алевтина вздохнула.
— Мучений-то сколько через эти ратники принимаете, — сказала она сочувственно.
— Ну, ты уж теперь отмучилась, — ответила Нюрка. Алевтина недоверчиво посмотрела в ее глаза — завидует ей или смеется — и сказала с вызовом:
— Да, я отмучилась!
«Господи, — подумала Нюрка. — Да какие тут муки? Сама так хотела…»
Она вспомнила, как повернула лошадь навстречу трясине: «Напридумываем всякого, только бы оправдаться… На ратники можно чего угодно свалить…»
Алевтина, стыдясь своей резкости, заторопилась сгладить ее:
— Ой, как вспомню ту водополицу, когда Коля на спине таскал нас — так по коже мороз…
— А ты не вспоминай лучше, — усмехнулась Нюрка и сердито подумала: «Чего уж оправдываться? Не оправдаться ведь все равно. Вышла замуж — живи. А то заладила: «Ратники, ратники…»
— Что-то ты сегодня не в духе, — заметила Алевтина.
— А мне не с чего в духе быть!
Нюрка представила, как, засадив в болотине воз, ломилась через кусты к поляне. Позор-то какой, стыдобушка — следить, как за мужем.
И чуть не вздохнула вслух: «Ой, Алька, ратники-то можно ведь обойти. А как себя обойдешь?»
И вдруг сама поразилась пришедшим мыслям: не с ратниками, с собой воюешь все время.
По правую сторону дороги раздался стук топора. Коля вырубал жерди. Осенью он собирался обносить приусадебный участок новой изгородью и теперь использовал всякую свободную минуту.
Нюрка вытащила из комода все свои платья и, разбросав их по кровати, не знала, с какого начать примерку.
«Пожалуй, вот с этого, голубого». В нем она ездила в район на совещание животноводов. Смешно и радостно вспоминать сейчас, как они с Колей убежали тогда в кино. В черном костюме, при галстучке, он был очень похож на городского.
— К тебе сегодня и подходить боязно, — призналась она.
Коля улыбнулся в ответ и, чтобы уж совсем не отличаться от городского, купил мороженое для себя и для Нюрки.
В полутемном зале они сидели на последнем ряду и почти не следили за тем, что происходило на экране.
— Я никогда не бывала в кинотеатре, — шепнула Нюрка. Она хотела добавить: «С парнем», но вовремя удержалась.
— А я в армии насмотрелся… Зал, пожалуй, поболе этого…
— Ну, в армии это не то. Там одни солдаты.
— Конечно, не то, — согласился Коля.
На них заоглядывались, и они, замолчав, не решились продолжать свой разговор.
Сеанс кончился. Нюрка с Колей вышли из прохладной темноты на душную улицу и, не сговариваясь, захохотали:
— Ты хоть знаешь ли, что за кино смотрели?
Они побежали к афише и, давясь смехом, прочитали название фильма.
А потом Коля купил билеты на следующий сеанс, и они опять сидели на заднем ряду и ели мороженое.
Колхозная машина ушла из района без них. Председатель всю дорогу ругался и вслух высказывал догадки: «Наверное, с молоковозом уехали. Ну я им покажу, как не сказываться».
Нюрка с Колей до рассвета брели по намокшей от росы пыли. И говорили-то вроде о ерунде всякой, а вот и сегодня помнится…
…Нюрка натянула на себя голубое платье и, гордясь тем, что на ней, чего ни наденет, все в обтяжечку, радостно засмеялась. Она долго не снимала платье, смотрелась в зеркало, словно сравнивала себя с кем-то.
Вечером Алевтина заявилась к Нюрке. Пришла, будто и не было ничего на поляне, будто и не трясла подолом перед Задумкиным, пришла как подруга к подруге.
«Ни стыда, ни совести», — подумала Нюрка устало. Но обида, которая жгла ее целый день, перегорела.
— Уезжать мне пора, — сказала ей Алевтина. — Наверно, завтра уеду.
Она оделась по-непривычному просто, и Нюрка даже не сразу заметила: а ведь Алевтина-то в белых носочках, в тех, что дарила ей в день приезда. Видеть в них Альку было смешно.
— Ты чего как Окуля вырядилась?
Алевтина пропустила насмешку мимо ушей, призналась грустно:
— Да захотелось чего-то так походить…
Они посидели молча. В открытые настежь окна, гнусавя, втягивались комары. Они забивались под потолок, где было темнее, и угрожающе соединяли свои голоса в протяжную и нудную песню. Гремя флягами, по дороге проехал молоковоз.
— Может, поплясали бы мы с тобой на прощание?
Нюрка удивилась этому приглашению — никто не пляшет теперь, уж и стыдно бы вроде плясать, — но отказать не решилась.
Они вышли за огороды, в полукружье кустов, где трава была гладко выкошена. Алевтина отломила от березы зеленую ветку и зажала ее в руке:
— Ох, черемуха-то давно отцвела. — Она прошлась по скошенной луговине, намечая будущий круг, взмахнула веточкой и запела: