— Федосья, ты чего как потерянная? — спрашивали бабы.
Да не потерянная она — потерявшая. Привыкла, что жила в доме не одна. А теперь вот Ваня Баламут и то не заскочит, не оскалит вставные зубы:
— Все хожу да нюхаю…
Сам-то он вынюхал себе Зинку и, видно, взялся за ум. Вот уж действительно, женился — переродился… И зубами хвастаться сразу перестал, весь в заботах по дому.
Ой, права Федосья, права — любого замухрышку баба сделает человеком. Но беда в том, что не всякая баба сама-то человек. Через две на третью — ведьмы.
За Зинку Федосья тоже побаивалась — больно себя выставлять любит. А Зинка быстренько обломала Ване рога. Одного ребенка родила, второго — Ваня и обмяк совсем. Мужик хоть куда стал. Ну, так ведь и верно — в парнях перебесился, пора и самостоятельным быть.
Вот ведь как устроена жизнь: с Костей четыре года всего прожила, а воспоминаний про эти годы ворошить не переворошить, кажинный денечек перед глазами стоит как престольный праздник; без Кости же откуковала, считай, уж шестнадцать лет — и будто ночь темную проспала: если не приснилось ничего, так и рассказать не о чем.
Одно утешенье — Зинкины детки. Накатит на Федосью тоска, без них не вылечиться.
У Зинки младшую дочку звали Рая. Бывало, сядет Рая за стол рисовать и язык на щеку вывалит, до того увлечется.
Федосья заглянула к ней как-то из-за спины. Батюшки, каких теремов, каких зверей у Райки только и не нарисовано! А краски-то все на свете исперепутаны.
Федосья не удержалась, спросила:
— Рая, а почему ты коня-то зеленым рисуешь?
Рая вся в мать, Зинкина копия. Сердито передернула плечами: бестолковая, мол, так не суйся. Но все же ответила:
— Этот конь из цирка.
— Ну и что?
— А раз из цирка, надо, чтоб посмешнее был.
А сама и в цирке никогда не бывала. Надо же, какие детки пошли.
Ну, так ведь Ваня Баламут купил телевизор: посмотришь — Москва-то у нас в деревне. И ездить не надо никуда. Вот Райка и вычеверкивает.
Однажды разговорилась с Федосьей о космонавтах, какие они смелые да какие отважные.
Федосья возьми и скажи, что она бы тоже не побоялась слетать с космонавтами. Ее — молодая была — ни на каких качелях не укачивало, под крышу взлетала, а на землю сойдет и не спошатнется. Парни чумели как пьяные, а она хоть бы что. Так и в корабле космическом высидела бы.
— Ой, что ты, — возразила ей Райка насмешливо. — Космонавту и в космос выходить надо.
— Не обязательно выходить, — даже обиделась на нее Федосья. — Не все выходят, и я бы там посидела.
Райка косички забросила за спину и разговаривать с Федосьей больше не стала. Федосья к ней и так и этак — молчит. Вот мама-то родная. Тоже кому-то привалит счастье.
Зинка так-то вот поужимала перед Ваней плечами, поужимала, Ваня и начал приходить в чувство.
Да что же это такое: чем лучше он сделает, тем баба больше на него напирает. Уж не захотелось ли и ей, как старухе из сказки, владычицей морскою стать? Нет, худо мужику тому, у которого жена большая в дому.
Уж Ваня ли перед Зинкой не выслуживался? Но Зинке бы только змей разводить, а не мужика прибирать к рукам.
Ваня сначала смеялся:
— В стары годы, бывало, мужья жен бивали, а нынче обычай живет, что жена мужа бьет.
Да скоро не до смеха стало ему. И дочка была не на его стороне. Пожаловалась однажды Федосье:
— У нашей мамы нервы кончились, и она заплакала.
А это нервы-то кончились у Вани: огрызнулся, наверно.
— Нет, — говорит, — у папы нервов немного осталось.
Ну, конечно, не белугой же мужику реветь.
Вот чего-то и засосало у Федосьи под ложечкой: а как там Костя с Анной живут? Бабы сначала много о них говорили, и Федосья знала о Косте все. Слышала, что и дочка у Кости родилась, Маня.
Но ведь сколько уже годов пролетело. Бабы утратили интерес и к Косте и к Анне, будто они не жили на Раменье, а Федосья-то помнила о них ежечасно.
Да, сколько годов пролетело… Сейчас уж Косте столько, сколь было ей, когда он ушел от нее к Анне. И дочка их, Маня, наверно, совсем большая. Райки-то она старше намного, через год, кажется, и родилась, как переехали Костя с Анной в район.
Ни встать ни взять стало Федосье — захотелось высмотреть Маню, узнать, как Костя живет.
С Ваней Баламутом в Березовку и отправилась. Тот поехал покупать пилу «Дружба», какой-то товарищ из леспромхоза пообещал достать. Запрягли Карька в тарантас — как свататься покатили.