— Есть, сэр, — смиренно ответил юнга. — Конечно, это не мое дело…
— Что не твое дело? — небрежно спросил штурман.
— Шкиперские дела…
Штурман отвернулся взбешенный, и, услышав заглушённый гогот из кухни, подошел туда и смотрел прямо повару в глаза минут пять. За этот короткий промежуток времени он успел открыть, что кухня была самой грязной дырой под солнцем, а повар — грязнейшим из существ, когда-либо готовивших еду. Поделившись своими открытиями с поваром и доведя его до полнейшего отупения, штурман отошел и снова напустился на матросов. Когда они отвечали, он ругал их за нахальство, когда молчали — за тупоумие; наконец, одержав над ними полную победу, сошел вниз, а рассерженные матросы, убедившись, что он не вернется, обрушились на Генри.
— Будь ты моим сыном, — проговорил Сэм, тяжело дыша, — я бы тебя лупил до бесчувствия.
— Будь я вашим сыном, я бы утопился, — весьма резонно ответил Генри.
Отец Генри неоднократно имел возможность убедиться, что Генри был достойным сыном своей мамаши, а мамаша обладала язычком, который славился не только во всем Уэппинге, но даже пользовался известностью в отдаленном Лаймхаузе.
— Нечего искать дисциплины на судне, где шкипер не позволяет пальцем тронуть юнгу, — сумрачно заметил Дик. — И для малого это плохо.
— Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, ребята, — обидно-покровительственным тоном проговорил Генри. — Я прекрасно сумею сам о себе позаботиться. Вы видели разве когда-нибудь, чтобы я пришел с берега такой пьяный, что пытался бы, влезть в трюм, не открыв люка? Разве это я купил пачку фальшивых билетов? Разве это я?..
— Нет, вы только послушайте, — и Сэм побагровел от гнева. — Пусть меня повесят, но я его…
— А не ты, так я ему покажу! — зарычал Дик, для которого фальшивые билеты были больным местом.
— Юнга! — заорал штурман, высунувшись из кают-компании.
— Иду, сэр! — и Генри вежливо откланялся. — Извините. Я, к сожалению, не могу больше остаться с вами. Нам со штурманом надо кое о чем побеседовать.
— Придется мне уходить на другое судно, — проговорил Дик вслед маленькой юркой фигурке, сбегавшей по трапу в кают-компанию. — Я никогда еще не был на судне, где юнга делает все, что ему вздумается.
Сэм покачал головой и вздохнул.
— А ведь, кроме этого, на судне все так идет, что лучше и желать нечего.
— Что с ним будет, когда он вырастет? — Дик даже растерялся при мысли о всех возможностях.
— Нехорошо по отношению к мальчику так его распускать. Ведь одна добрая порка в неделю и ему принесла бы пользу, да и нам, пожалуй, тоже.
Генри спустился в каюту и ждал, что скажет штурман.
— Где шкипер? — спросил тот, прямо приступая к делу.
Генри обернулся и взглянул на маленькие стенные часы.
— Ходит взад вперед по улице в Гревзенде, — ответил он предупредительно.
— Ты, кажется, стал ясновидящим, — покраснев, проговорил штурман. — А зачем он там ходит?
— Чтобы увидеть, как она выйдет.
Штурман, очевидно, с трудом сдерживался.
— А что он сделает, когда она выйдет? — спросил он.
— Ничего, — убежденно сказал "ясновидящий". — А чего вы ищете? — беспокойно спросил он, видя, что штурман встал с сундука и, подняв крышку, роется в нем.
— Веревку, — прозвучал ответ.
— Ну, зачем же вы меня спрашивали? — слезливо заторопился Генри. — Ведь я сказал правду! Он ничего не сделает. Он никогда ничего не делает, а только глядит.
— Ты что хочешь сказать, будто ты меня не морочишь? — крикнул штурман и схватил Генри за шиворот.
— Идите, посмотрите сами, — сказал Генри.
Штурман выпустил его и растерянно уставился на мальчишку, припомнив внезапно тысячу странностей, которые он подметил в шкипере.
— Иди, приведи себя в порядок — строго приказал он. — И помни: если окажется, что ты меня дурачишь, я с тебя шкуру сдеру.
Юнга не заставил себя просить. Он вылетел на палубу и, не обращая внимания на издевательства матросов, начал мыться и одеваться с тщательностью, какой у него никогда в жизни никто не подмечал.
— Что случилось, паренек? — спросил повар, которого любопытство так и разбирало.
— О чем вы говорите? — с достоинством спросил Генри.
— Да вот… моешься и всякое такое… — простодушно сказал повар.
— А ты разве никогда не моешься, грязная свинья? — деликатно спросил Генри. — Ты, наверно, думаешь, что твоя стряпня тебя делает чистеньким?
Повар сжал кулаки и, не замечая плагиата, пробурчал что-то насчет того, что пусть его повесят, но…