Александр Новоселов писал: «Коренной сибиряк не представляет собой какой-либо особой ветви славянского племени, но нельзя оспаривать того, что все же он образует особый этнографический тип, созданный путем известного отбора. Создала его ссылка и безграничная любовь к свободе — в равной степени, а воспитала и укрепила его суровая сибирская природа. Борьба с этой природой, вытекающая отсюда привычка к самостоятельности и независимости, выковали не только здоровое тело, но на диво здоровый дух».
Автора этих выразительных строк сепаратистские грезы привели в конце концов к трагической гибели. Но об этом — после.
Сорокин никогда ничего не говорил и не писал об отделении Сибири от Европейской России, но гордость «моей родиной — Сибирью», сибирский патриотизм были у него развиты сильно.
В этом сибирском патриотизме было немало здорового, демократического. Молодыми писателями-областниками живо интересовался Горький. Он переписывался со многими из них, поддерживал их литературные начинания. Горький собирался целиком предоставить сибирским прозаикам и поэтам один из выпускавшихся им сборников «Знание». Материал для такого сборника был уже собран. Помешала сначала болезнь Алексея Максимовича, а потом — начавшаяся война.
…Заглянем на пять минут на одну из «пятниц» — «семейное» собрание омского литературного кружка, посмотрим на людей, рядом с которыми шел тогда Антон Сорокин.
Уже темнеет, уже потух самовар и собравшиеся за столом люди в более длинных, чем у нас, пиджаках, в сорочках с твердо накрахмаленными (но уже не стоячими) большими воротничками разбились на несколько групп. Самая большая, конечно, вокруг Александра Ефимовича Новоселова. Он еще молод, ему лет тридцать, но его большой волевой рот, сильный подбородок, пристальный немигающий взгляд светлых глаз, выдают вожака. Земляк Сорокина по Павлодарщине, сын казачьего офицера, он учился, как и должно было ему, в Омском кадетском корпусе, но вдруг накануне офицерских погон из корпуса вышел, не пожелав сдавать выпускные экзамены. Зато сдал экзамены на звание народного учителя и забрался в далекую глушь — в алтайские горы, в старообрядческое село Больше-Нарымское. Теперь он воспитатель в казачьем пансионе, известный этнограф, член Русского географического общества. Он переписывается с Горьким, через два-три года в горьковской «Летописи» появится его большая повесть «Беловодье». Новоселов пишет очерковую книгу «Лицо моей родины», где пытается передать облик своей Сибири, таким, каким видит его. Он много скитается по родному краю. Вот и сейчас он только вернулся из отчих павлодарских мест и не успокоился еще после горьких бесед с тамошними рыбаками, рассказавшими ему, как быстро скудеет Иртыш. Боль в его голосе:
— Всегда так: приходят люди в нетронутую страну и, словно хищники, бросаются на ее богатства — под корень рубят леса, из рек вычерпывают рыбу. Землю иссушают, обеспложивают. А как превратят вчера еще богатую страну в пустыню, где и крысы не живут, — о, тогда придет культура! Тогда торопливо начнут сочинять охранительные законы, сажать леса взамен сведенных, разводить в садках мальков, защищать благородную дичь. Неумело и фальшиво станут подделываться под приемы природы, создавая вновь то, что создавалось тысячелетиями, а разграблено на протяжении двух-трех поколений…
Новоселова слушает человек атлетического сложения — трудно поверить, что работает он не грузчиком, а бухгалтером. Его рассказы о сибирских железнодорожниках, особенно опубликованный в «Первом литературном сборнике сибиряков» «Стрелочник Гранкин», хорошо известны собравшимся, но им неизвестно, что Феоктист Алексеевич Березовский, член РСДРП(б) с 1904 года, — один из руководителей подпольной организации омских большевиков. Позднее в 20-е и 30-е годы произведения Березовского, который станет профессиональным писателем, такие, как «Варвара», «Мать», «Таежные застрельщики», будут пользоваться большой популярностью, выйдет даже собрание его сочинений…
По другую сторону Новоселова разглаживает пышные усы Георгий Вяткин. Сейчас он, человек чуть моложе Сорокина, пожалуй, наиболее признанный из всех своих товарищей. Его стихи печатают столичные толстые журналы — «Русская мысль», «Вестник Европы», «Русское богатство», его рассказ «Праздник» отмечен премией на всероссийском литературном конкурсе, посвященном столетию Гоголя, его сборник «Под северным солнцем» в 1912 году вышел третьим изданием. Вяткин эрудит, свободно цитирующий в разговоре древнеримских, персидских, индийских поэтов, читающий на память Гейне по-немецки, а Мицкевича по-польски. Но боги его — Достоевский и, особенно, Бальмонт; поэтической манере прославленного символиста он усиленно подражает.