Однако и в неокрепшей музыке первых мартыновских стихов уже прорывались отдельные ноты симфонии эпохи и начинал чувствоваться будущий огромнейший поэт: «Мы футуристы невольные, все, кто живет сейчас: звезды пятиугольные вместо сердец у нас. Мечтой о благополучии мы оперируем зло, ждем, чтоб огнями жгучими будущее зацвело. И притворяемся глупыми — умному жить больней. Пахнут землей и тулупами девушки наших дней».
Молодого поэта иногда называли последышем футуристов и штукарем, но были у него и яростные защитники вроде Вивиана Итина, совершенно непонятно объявившего Мартынова новым Джеком Лондоном, но абсолютно справедливо предсказавшего поэту большое будущее.
Молодой Мартынов бредил моряцкой романтикой и таскал Сорокина любоваться на маленькие черные морские суденышки «Убекосибири» («управления по обеспечению безопасности кораблевождения в устьях рек и у берегов Сибири») «Орлик» и «Иней», пришедшие в устье Омки через Белое, Баренцово и Карское моря. По тем временам их поход был героическим.
Леонид Мартынов написал и напечатал в «Рабочем пути» — в 1924 году — статью о своем старшем друге — чуть ли не первую благожелательную статью о писателе Антоне Сорокине. Называлась она «Дон Кихот сибирской литературы».
В заключительной части статьи говорилось, что в настоящее время «страсть Сорокина к скандалам утихла», однако констатировалось: «Масса, в особенности омские обыватели, видят и до сих пор в Сорокине только рекламиста и литературного хулигана. Поэтому стоит только Сорокину появиться перед публикой на каком-либо литературном собрании, как несознательная часть аудитории начинает гоготать и „задирать“ писателя. Сорокин, привыкший к такой обстановке, часто отвечает резкостью, и в результате происходят недоразумения». Л. Мартынов приводит спокойно-грустные слова писателя: «Массы до сих пор не понимают меня, запуганные мною вначале».
Непонимание, конечно, не вдохновляло. Мешала и развивающаяся болезнь. Антон Семенович запустил ее. Узнав, что у него туберкулез, он вроде даже загордился, что у него настоящая, традиционная писательская болезнь, и лечился слабо. Да ведь и о каком серьезном лечении туберкулеза могла идти речь в голодном и неустроенном Омске времен гражданской войны.
Но был, видно, в его душе какой-то мотор, который не позволял ему останавливаться, не разрешал отложить перо, затушить свечу. Писал он в двадцатые годы не меньше, чем раньше, и часто писал просто хорошо.
Большинство рассказов Антона Сорокина, написанных в 20-е годы, — о казахах. Писал омский прозаик и о национальных меньшинствах Сибири, но особенно волновала его судьба людей Степи. В его архиве сохранилась короткая запись на отдельном листке: «О киргизском народе я хочу рассказать. Не могу не писать о нем. Я понимаю киргиз, а они меня. Они называли меня киргизским писателем»[8].
Нет сомнения, что Сорокин хорошо знал о многих событиях в Степи. Его сборник «В сытых степях» открывается посвящением: «Памяти Маймуржана, Бирсаана, Ермиктаса, Алеке, Айгон, Айтенбая, Дженара, Аджибулата, Бактыбека, Иштара и всех других, не пожелавших в свое время подчиниться царскому правительству и первыми восставших перед Великой революцией». В конце концов не так важно, называет ли Сорокин подлинные имена знакомых ему участников народно-освободительного восстания 1916 года или эти имена вымышлены им, важнее, что писатель понимает большое значение героического движения казахского народа.
Ряд казахских рассказов Сорокина воссоздает картины гражданской войны в Степи. С гневом и болью говорит писатель о горе, которое принесли в казахские аулы банды белоказачьих атаманов:
«Одно горе было у киргиз. Думали, большего и не будет. Только и разговоров было, что переселенцы теснят, скот на солончаках вымирает, а вот оказалось, что горе не имеет пределов. По приказу царскому стали брать киргиз на войну окопы рыть. И когда киргизы отказались, приехали казаки и стали из пулеметов расстреливать киргиз, вешать для устрашения. Много погибло киргиз, ну, думали, что может быть больше этого горя? Оказалось, нет предела горю, пришло время, и по степи стали разъезжать банды казаков атамана Дутова. Пожирали скот, насиловали невест, рылись в сундуках, уничтожали аулы. Полными горстями судьба бросила несчастья и смерть».
8
Как и другие русские писатели того времени, Антон Сорокин называет в рассказах, написанных до Октября и в первые послереволюционные годы, казахов киргизами. В последних же его рассказах употребляется правильное название.