Где внезапно зонд вонзилВ лица вспыхнувший бензинИ остался, как загар,На тупых концах сигар…
Это огненный тюльпан,Полевой огонь бегонийЖадно нюхает толпа,Заслонив ладонью.
И сгорают, как в стыде,Пыльники, нежнее лент,Каждый пятый – инженерИ студент (интеллигенты).Я с ними не знаком.Я послан богом мучитьСебя, родных и тех,Которых мучить грех.
Под Киевом – пескиИ выплеснутый чай,Присохший к жарким лбам,Пылающим по классам.Под Киевом, в числеПесков, как кипяток,Как смытый пресный следКомпресса, как отек…Пыхтенье, сажу, жарНе соснам разжижать.Гроза торчит в бору,Как всаженный топор.Но где он, дроворуб?До коих пор? КакойТропой идти в депо?
Сажают пассажиров,Дают звонок, свистят,Чтоб копоть послужилаПустыней миг спустя.
Базары, озареньяНочных эспри и мглы,А днем, в сухой спирееВопль полдня и пилы.
Идешь, и с запасныхДоносится, как всхнык,И начали стиратьсяКлохтанья и матрацы.
Я с ними не знаком.Я послан богом мучитьСебя, родных и тех,Которых мучить грех.
«Мой сорт», кефир, менадо.Чтоб разрыдаться, мнеНе так уж много надо, –Довольно мух в окне.
Охлынет поле зренья,С салфетки набежит,От поросенка в хрене,Как с полусонной ржи.
Чтоб разрыдаться, мнеПо край, чтоб из редакцийТянуло табачкомИ падал жар ничком.
Чтоб щелкали с кольцаКлесты по канцеляриямИ тучи в огурцахС отчаянья стрелялись.
Чтоб полдень осязалСквозь сон: в обед трясутсяПо звону квизисанСтолы в пустых присутствиях,
И на лоб по жареСочились сквозь малинник,Где – блеск оранжерей,Где – белый корпус клиники.
Я с ними не знаком.Я послан богом мучитьСебя, родных и тех,Которых мучить грех.
Возможно ль? Этот полденьСейчас, южней губернией,Не сир, не бос, не голоденБлаженствует, соперник?
Вот этот, душный, лишний,Вокзальный вор, валандала,Следит с соседских вишенЗа вышиваньем ангела?
Синеет морем точек,И, низясь, тень без косточекБросает, горсть за горстьюИзмученной сорочке?
Возможно ль? Те вот ивы –Их гонят с рельс шлагбаумами –Бегут в объятья дива,Обращены на взбалмошность?
Перенесутся за ночь,С крыльца вдохнут эссенцииИ бросятся хозяйничатьПорывом полотенец?
Увидят тень орешникаНа каменном фундаменте?Узнают день, сгоревшийС восхода на свиданьи?
Зачем тоску упрямить,Перебирая мелочи?Нам изменяет память,И гонит с рельсов стрелочник.
У себя дома
Жар на семи холмах,Голуби в тлелом сенце.С солнца спадает чалма:Время менять полотенце(Мокнет на днище ведра)И намотать на купол.
В городе – говор мембран,Шарканье клумб и кукол.Надо гардину зашить:Ходит, шагает масоном.Как усыпительно – жить!Как целоваться – бессонно!
Грязный, гремучий, в постельПадает город с дороги.Нынче за долгую степьВеет впервые здоровьем.Черных имен духотыНе исчерпать.Звезды, плацкарты, мосты,Спать!
Елене
Я и непечатнымСловом не побрезговал бы,Да на ком искать нам?Не на ком и не с кого нам.
Разве просит арумУ болота милостыни?Ночи дышат даромТропиками гнилостными.
Будешь – думал, чаял –Ты с того утра виднеться,Век в душе качаясьЛилиею, праведница!
Луг дружил с замашкойФауста, что ли, Гамлета ли,Обегал ромашкой,Стебли по ногам летали.
Или еле-еле,Как сквозь сон овеиваяЖемчуг ожерельяНа плече Офелиином.
Ночью бредил хутор:Спать мешали перистыеТучи. Дождик куталНиву тихой переступью
Осторожных капель.Юность в счастье плавала, какВ тихом детском храпеНаспанная наволока.
Думал, – Трои б век ей,Горьких губ изгиб целуя:Были дивны векиЦарственные, гипсовые.
Милый, мертвый фартукИ висок пульсирующий.Спи, царица Спарты,Рано еще, сыро еще.
Горе не на шуткуРазыгралось, навеселе.Одному с ним жутко.Сбесится, – управиться ли?
Плачь, шепнуло. Гложет?Жжет? Такую ж на щеку ей!Пусть судьба положит –Матерью ли, мачехой ли.