Не знаю, решена льЗагадка зги загробной,Но жизнь, как тишинаОсенняя, – подробна.
Имелось
Засим, имелся сеновалИ пахнул винной пробкойС тех дней, что август миновалИ не пололи тропки.
В траве, на кислице, меж бусБрильянты, хмурясь, висли,По захладелости на вкусНапоминая рислинг.
Сентябрь составлял статьюВ извозчичьем хозяйстве,Летал, носил и по чутьюПредупреждал ненастье.
То, застя двор, водой с винцомЖелтил песок и лужи,То с неба спринцевал свинцомОконниц полукружья.
То золотил их, залетевС куста за хлев, к крестьянам,То к нашему стеклу, с деревПожаром листьев прянув.
Есть марки счастья. Есть словаVin gai, vin triste[8], – но верь мне,Что кислица – травой трава,А рислинг – пыльный термин.
Имелась ночь. Имелось губДрожание. На веках вислиБрильянты, хмурясь. Дождь в мозгуШумел, не отдаваясь мыслью.
Казалось, не люблю, – молюсьИ не целую, – мимо
Не век, не час плывет моллюск,Свеченьем счастья тмимый.
Как музыка: века в слезах,А песнь не смеет плакать,Тряслась, не прорываясь в ах! –Коралловая мякоть.
«Любить, – идти, – не смолкнул гром…»
Любить, – идти, – не смолкнул гром,Топтать тоску, не знать ботинок,Пугать ежей, платить добромЗа зло брусники с паутиной.
Пить с веток, бьющих по лицу,Лазурь с отскоку полосуя:«Так это эхо?» – и к концуС дороги сбиться в поцелуях.
Как с маршем, бресть с репьем на всем.К закату знать, что солнце старшеТех звезд и тех телег с овсом,Той Маргариты и корчмарши.
Терять язык, абонементНа бурю слез в глазах валькирий,И в жар всем небом онемев,Топить мачто́вый лес в эфире.
Разлегшись, сгресть, в шипах, клочьмиСобытья лет, как шишки ели:Шоссе; сошествие Корчмы;Светало; зябли; рыбу ели.
И раз свалясь, запеть: «Седой,Я шел и пал без сил. Когда-тоДавился город лебедой,Купавшейся в слезах солдаток.
В тени безлунных длинных риг,В огнях баклаг и бакалеей,Наверное, и он – старикИ тоже следом околеет».
*****
Так пел я, пел и умирал.И умирал, и возвращалсяК ее рукам, как бумеранг,И – сколько помнится – прощался.
Послесловье
Нет, не я вам печаль причинил.Я не стоил забвения родины.Это солнце горело на каплях чернил,Как в кистях запыленной смородины.
И в крови моих мыслей и писемЗавелась кошениль.Этот пурпур червца от меня независим.Нет, не я вам печаль причинил.
Это вечер из пыли лепился и, пышучи,Целовал вас, задохшися в охре, пыльцой.Это тени вам щупали пульс. Это, вышедшиЗа плетень, вы полям подставляли лицоИ пылали, плывя по олифе калиток,Полумраком, золою и маком залитых.
Это – круглое лето, горев в ярлыкахПо прудам, как багаж солнцепеком заляпанных,Сургучом опечатало грудь бурлакаИ сожгло ваши платья и шляпы.
Это ваши ресницы слипались от яркости,Это диск одичалый, рога истесавОб ограды, бодаясь, крушил палисад.Это – запад, карбункулом вам в волосаЗалетев и гудя, угасал в полчаса,Осыпая багрянец с малины и бархатцев.Нет, не я, это – вы, это ваша краса.
Конец
Наяву ли всё? Время ли разгуливать?Лучше вечно спать, спать, спать, спатьИ не видеть снов.
Снова – улица. Снова – полог тюлевый,Снова, что ни ночь – степь, стог, стон,И теперь и впредь.
Листьям в августе, с астмой в каждом атоме,Снится тишь и темь. Вдруг бег псаПробуждает сад.
Ждет – улягутся. Вдруг – гигант из затеми,И другой. Шаги. «Тут есть болт».Свист и зов: тубо!
Он буквально ведь обливал, обваливалНашим шагом шлях! Он и тынИстязал тобой.
Осень. Изжелта-сизыйАх, как и тебе, прель, мКак приелось жить!
О, не вовремя ночь кадиПаровозов: в дождь кажРвется в степь, как те.
Окна сцены мне делаютРвется с петель дверь, цЛед ее локтей.
Познакомь меня с кем-нКак они, страдой южныПустырей и ржи.
Темы и вариации
Пять повестей