свекольный закат
свекольный закат
Свекольный закат.
Мужик был никакущим. Совсем. Большой, грузный, распластанный по кровати, с огромным животом, в котором плескалась вода. Ее было слышно, как слышно воду в переворачивающейся бутылке с водой или в грелке, или в унитазе. Мужик был в сознании, но сознание было спутанным, ускользающим и прерывистым. Он лежал одинокий, ускользающий, спокойный. И тихо постанывал. Как мы вчетвером вставили катетер в его мочевой пузырь, ничего не проткнув и не повредив? Не знаю, и никто не знает. Опытные врачи в этом отделении терапии работали по 12 часов, с утра, а потом отдыхали, до утра. И было их всего двое, поэтому они «дежурили» по очереди и дома. И катетеризировать его вечером было просто некому, да и, вообще, катетеризировать его никто из «опытных» не хотел. Боялись проткнуть простату или стенку мочевого пузыря. Отдали нам его, потому что мы, практиканты, возмущались, что мужик лежит и страдает, и «никто» «ничего» «не делает». Ну и делайте, так нам сказали. Ну и пошли мы «делать». Зав. Отделением дал нам свое «добро», так и сказал, делайте что хотите, все равно помрет не сегодня - завтра. Вот, как так можно? Придурок. Два дня, как из отпуска вышел, лицо красное - «гипертоник пьющий» и бабник. Клинья к нашим девчонкам подбивал всю практику. Больница городская, районного значения, но раньше городок был «закрытым» и, соответственно, больничка была обеспеченной хорошо. Теперь, когда месторождение урана выгребли, оставив хвосты в хвостохранилищах, республика отделилась и стала «самостоятельным государством», «московское» обеспечение ушло в небытие и из лекарств в больнице осталось много градусников, ну, и таблеток тоже осталось много, правда, номенклатура была единичной. Купили мы за свои «лазикс», это мочегонное такое, сделали ему укольчик, а потом катетер поставили. Легко, между прочим, как по маслу, всего минут пять пурхались. И пошла моча. Пошла, родимая, по катетеру и в уточку. И очнулся мужик.
Мда. Мы с ним посидели, пообщались, заодно и проконтролировали состояние, сердечко послушали, поспрашивали. Мда. Одинокий и старый. Никому не нужный. Жена с сыном уехали в Россию. Развелись и уехали, а он остался. Мда. В шахте работал, а теперь пенсионер, квартира здесь у него трехкомнатная. Только ее не продать. Кому она нужна? Ну. Кому? Никому. И все добро накопленное тоже никому не нужно. Рассказывал он и рассказывал. Про сына, первого, который упал со скалы. Мол, какой хороший мальчик был. Про второго, про жену. Про молодость. Как ухаживал за ней, да как родители ее к нему относились. Да, как хорошо жили. Почему сюда приехали. В общем, всю свою жизнь он нам рассказал. Перескакивал с темы на тему, но понять можно было. Хороший мужик. Хороший. Ничего в его жизни не было "такого", обычная жизнь, обычные истории обычного человека. Отца и мужа. Сына. Не особенная - обычная. Как у всех. За пару часов можно рассказать все, что проживалось всю жизнь. По часам. Изо дня в день. За годом год. Ушли мы часов в девять вечера, через три часа. Готовить шашлык, благо, купили мяса по талонам. Ну и вообще. Дело сделали, чего еще? Правильно? Правильно. С водой в этом городе был «капец и караул». Густая, жирная, рыжая вода. Из - под крана. Во всех домах банки для отстоя. Вот. А мы съездили в соседнее узбекское село на «попутке». А потом посидели под гитарку и шашлык. Хорошо, весело посидели. С утра вернулись в больничку. Нет, мы же жили внутри больницы, поэтому в отделение вернулись. В соседнее здание. А мужика уже нет. Умер он ночью. Тихо и спокойно умер. Сестра дежурная сказала. Ночью тихо было. Никто не стонал. Уснул он и умер во сне. Может, ему нужно было выговориться? Все рассказать перед смертью. Чтобы запомнили мы его. Чтобы поминали. Чтоб он остался. В нашей памяти. Молодым, красивым, с двумя сыновьями и женой. Может быть.