— Давай временно разведемся, чтобы мне к маме прописаться. А после обратно в загс сходим. Ведь случись что — локти будем кусать. Такая квартирка — и полнометражная, и с телефоном…
Ну муж у меня, откровенно скажу, глуповат.
— А нельзя ли, — говорит, — без выкрутас?
Я ему терпеливо объясняю:
— Без выкрутас, конечно, можно. Съехаться — всего и делов. Но ты же знаешь, что мама тебя не переваривает. И, между нами говоря, я ее вполне понимаю. Потому и предлагаю данный вариант.
— И не надейся! — кричит. — Мне эти фокусы с разводом морально отвратительны, не говоря уже об уплате пошлины.
— А о Наташке, — спрашиваю, — ты подумал? Девятый вон уже кончает, а мальчиками и не пахнет. Да какие тут мальчики, когда нос пятаком — вся в папочку.
Завздыхал он.
— Да, может, — говорит, — еще выправится.
— Может, выправится, а может, и нет. Не исключено, что век одной вековать, так пусть хоть в улучшенных жилищных условиях.
В общем, долго ли, коротко ли — своротила эту глыбищу. Развели нас, переехала я с дочкой к маме, и так мне там показалось привольно да просторно — ну прямо будто вся жизнь враз стала полнометражная.
Проанализировала себя в зеркале и вижу: вполне еще даже ничего. «Как знать, — думаю, — может, и ждет тебя, Клавдия, какая-нибудь светлая неожиданность…»
А этот уже тут как тут.
— Ну, когда обратно в загс-то?
Я говорю:
— Ты что, хочешь, чтоб мы с тобой прямиком в фельетон загремели, как жилищные хищники? Нет уж, мил друг, о загсе речь может идти только после разумного интервала.
— Ну ходить-то хоть можно?
— Ходи, — говорю, — что за вопрос. Только не забывай, что у мамы от одного твоего вида давление подскакивает. Вот ты и выбирай время, когда она в садике со старушками сидит, тогда и ходи.
Надул он тут губы, хрястнул дверью, и давай мою нервную систему испытывать. Неделю не показывается, вторую не показывается… «Ладно, — думаю, — посмотрим, что через месяц запоешь. Ваш брат на меня, между прочим, вполне еще даже поглядывает».
Но, в общем, прошел месяц, и стала я призадумываться. «Нет, — размышляю, — как ни говори, а первое чувство все же самое прочное». Сделала завивку, поработала над собой — и к мужу.
Стучу. Открывает — и вижу: смутился. Аж зарделся весь. И так он мне вдруг понравился, смущенный, — ну прямо как на первом свиданье.
— Ну, здравствуй, — говорю, — старикашечка-таракашечка, — и целую его в щечку.
А он еще больше краснеет, и чувствую — потихоньку пятится. И в этот самый момент выходит из комнаты мадам. Такая из себя белокуренькая, в очках и, представьте, в домашнем халатике, — ну типичная хищница.
— Это что за музкомедия? — спрашиваю. — Я с такой нелепостью еще не соприкасалась, чтобы в моем дому очкастые змеи в халатиках разгуливали!
А она щурится через очки и заявляет:
— Между прочим, ваш дом — по другому адресу. — С этими словами снимает свои фары и быстренько кладет в карманчик.
Только не угадала: я не за фары, я ее за волосья — цоп!
Муж кричит:
— Не трожь, Клавдия, мы с ней расписанные!
Ну тут подключились они в четыре руки, — и когда только успели сработаться? А дальше и рассказывать неинтересно…
Вот я и спрашиваю: когда наконец за этих хищниц возьмутся?
Владимир Сибирев
ЭПИГРАММЫ
Суперджинсы
Обыватель
«Профессионал»