В 1988 году группа обзавелась московским менеджером. Организовывать гастрольные поездки начал Константин Ханхалаев. «Чайф» все больше времени стал проводить в разъездах, иногда неделями приходилось жить на специально снятой квартире в Москве. Денег действительно прибавилось, но некоторые концерты сильно ломали вольнолюбивых уральских парней.
Как-то играли в Министерстве иностранных дел на Смоленской площади в милой компании Маши Распутиной и Александра Серова, певших под фонограмму. «Чайф» выступать под фанеру наотрез отказался, но не смог устоять перед вежливой просьбой заказчиков «спеть что-нибудь политически актуальное». Сыграли «Где вы, где, кто стрелял нам в спины в тридцатых». Нет, песня хорошая, и «Чайф» мог ее исполнить и сам по себе, но напрягали именно эти предварительные договоренности о репертуаре, обуславливающие гонорар. Да и эстрадно-фанерная тусовка доставала.
Тем не менее количество концертов позволило уволиться с прежних работ и стать профессиональными музыкантами. «Решение бросить работу стало одним из самых смелых поступков в моей в жизни, — говорит Бегунов. — Мы просто начали понимать, что по-другому уже не получается. Времени, которое мы могли посвятить группе урывками, в выходные дни, уезжая и отпрашиваясь на какие-то небольшие сроки, просто не хватало. А „Чайф“ был ярче, шире и серьезнее, чем другие наши занятия». Для Шахрина это был осознанный выбор: «У меня с детства отец воспитал спокойное отношение к деньгам. Я относился к ним, как к системе отопления: есть батарея, в ней должна быть горячая вода, чтобы дома было тепло. Но при этом никакого преклонения перед этой батареей я не испытывал и удовольствия от самого процесса зарабатывания денег — тоже. В конце 1988 года я на стройке получал 250–300 рублей — приличные по тем временам деньги. У меня к тому времени уже было двое детей. Переходя на музыкальные хлеба, я понимал, что моя семья не замерзнет, может быть, температура в батарее чуть-чуть понизится, но не смертельно».
Поработав с группой, Костя предложил поэкспериментировать со звуком, сделать его более плотным. Он попросил звукоинженера «Наутилуса» Володю Елизарова послушать «чайфов» на репетициях. Володя посоветовал взять еще одного гитариста. Выбор пал на бывшего злобинского коллегу по «Тайм-Ауту» Павла Устюгова.
Паша был хороший мужик, но немного из другого муравейника. Сидеть по вечерам в квартире на окраине Москвы ему было скучно, он уходил в соседние кабаки, напивался, дрался. Иногда приходил с расквашенной физиономией. На концерте «Мемориала» в театре Советской армии торжественная обстановка, в первом ряду Гердт сидит, а у Паши — бланш в полрожи. Его как-то подгримировали, нашли огромные очки, как у черепахи из мультфильма, и он в них играл. При этом Паша никаких проблем не создавал никому, кроме себя, был человек аккуратный, на репетиции не опаздывал.
Устюгов совсем не вписывался в «чайфовскую» эстетику. Его кумиром был Ричи Блэкмор, и его тянуло в тяжелую сторону. А группа тогда слушала совсем другую музыку и ориентировалась на «Stranglers», на «Mungo Jerry». Внимание на то, что «Чайф» начало плющить сразу в несколько сторон, обратили в первую очередь родные свердловские зрители. Отзывы о выступлении разбухшей команды на III фестивале рок-клуба 14 октября 1988 года были в основном какие-то недоуменные. Организованный Шахриным подарок всем музыкантам в виде грандиозного финального джем-сейшна вызвал всеобщий восторг, но вопросов к группе не снял. «Мы поняли, что с таким утяжеленным звуком нам не очень комфортно, — вспоминает Шахрин. — Наша музыка была легче и воздушнее».
На всякий случай решили посмотреть, как будет выглядеть новое звучание в записи. Альбом решили писать живьем. Отдельные песни фиксировали на концертах 17–18 декабря в Свердловском Дворце молодежи. Сводили все на «Студии НП». Алексей Хоменко обнаружил, что дорожка с голосом завалена, и вокал надо переписать. Студия была занята, и перепевать альбом пришлось дома у Виктора Алавацкого, благо магнитофон «Fostex» находился там. Как только Шахрин распелся, появилась мама Виктора, дама очень строгих правил, и потребовала прекратить шум. Алавацкий, как мог, успокоил маму и предложил Володе единственный выход — петь в шкафу. Оттуда достали пальто и шубы, и Шахрин, скорчившись с микрофоном в тесном мебельном нутре, все-таки перепел весь альбом.