— Внимание, диспетчер. Вижу место протечки. Похоже, просто сдохла прокладка между секциями, и ничего отключать и заменять не потребуется. Я просто подтяну чёртовы болты наружного кожуха! (Ну, с этим действительно полегче. Потому что внутри, где всё установлено с точностью до микрон, такой номер не прошёл бы: потом потребовался бы месяц юстировки, коррекции, и калибровки основной «трассы» всех этих пучков. Тут же — магнитные поля! В спецконтурах.)
Камера на моём шлеме наверняка показывает всё происходящее лучше, чем даже вижу я. А ещё бы: у неё и разрешение повыше, чем у человеческого глаза, и есть и инфракрасный и ультрафиолетовый диапазон. А встроенный газоанализатор у меня на плече ловит выходящие пары не хуже, чем нос ищейки.
— Вас понял, инженер. — пауза. Похоже, как обычно, персонал, дежурящий там, в диспетчерской, совещается. И думает, так ли всё просто, как я предположил. Но вот через минуту консенсус, похоже, достигнут, — Возражений нет. Приступайте.
Из поставленной на пол сумки-ящика достаю любимые гаечные ключи. И приступаю. Одновременно думая, что в служебных-то тоннелях и колодцах, доступ к которым есть с поверхности, намного проще! И чёртов скафандр натягивать не нужно. Так что зря я ворчу. И слава Богу, что в большом-то тоннеле основное оборудование портится гораздо реже, чем вспомогательное. Которого, к слову говоря, в пять раз больше! И работёнки с ним — ого-го!
Затянуть гайки на соединительных фланцах, и предотвратить утечку на кожухе диаметром в три целых и девятнадцать сотых метра — целое дело. Потому что приходится лазать по всему периметру «бублика», подтягивая в строгой последовательности все эти огромные скрепляющие болты-шпильки — совсем как затягивать болты на крышке головок цилиндров в движке автомобиля: нельзя, чтоб возникали перекосы.
Проблема только в том, что движок невелик, легко доступен, и прямо перед глазами, а вот вокруг фланцев бублика приходится ползать по имеющейся на его внешней поверхности лесенке. Но вот, не прошло и часа, как всё, вроде, и готово. Газоанализатор, проецирующий свои показания прямо мне на стекло шлема, показывает ноль. Но прежде, чем спрыгнуть на пол, постукиваю ключом по фланцу: случалось, что от вибрации протечка возобновлялась.
Нет, всё в порядке. И даже из диспетчерской нет привычных комментариев типа «Нельзя стучать по фланцам даже вспомогательного защитного!» Спрыгиваю на пол.
И тут же буквально падаю ничком: всё тело пронзает страшная боль! А-а-а!!!
Не успеваю ничего понять, и только на пределе ускользающего сознания сверкает мысль: «допрыгался-таки!» Это мать мне так говорила, всегда, когда я баловался и шалил, и то качели подо мной отрывались от ветки, на которую были подвешены, или батут, на котором прыгал — неуёмно, надо признать! — рвался, или когда спотыкался и падал, играя в догонялки со старшей сестрой…
Уже лёжа, понимая, что такая дикая боль не может не окончиться смертью, вижу, как меркнет ослепительный свет ламп перед глазами, а в ушах звенит — словно миллион контрольных звонков, всё громче. И сознание уплывает в мрачную чернильную бездну…
Очнулся на постели. Явно — в госпитале. Перед глазами белый потолок, а когда скосил их, (Поскольку тело и не думает слушаться и поворачиваться!) увидал и аппараты — тут тебе и искусственного дыхания, и кровообращения, и вентиляции лёгких: вон: работают! Гофрированная блямба так и ходит в своём прозрачном цилиндре… А во рту… Точно: вот она, трубка подвода воздуха. Есть по периметру стен и контрольные мониторы с параметрами жизнедеятельности, и всякие тележки с медикаментами и шприцами. Сами стены — белые, кафельные. Над головой софиты. Сейчас выключенные: горит только дежурный ночник. Ночь? А в палате я — один.
Реанимация, стало быть.
Выжил я, стало быть…
Но что случилось?! И как я сюда попал?!
Не успеваю, впрочем, особо предаться раздумьям и воспоминаниям: дверь вдруг открывается. Входит медсестра. Стройная, молодая. Симпатичная. В голубом халатике. (Какие стройные ножки!) И колпаке. Вид озабоченный: хмурит брови. Подходит прямо к моему ложу:
— Стэн. Как вы себя чувствуете?
Английский у неё плохой. Явно — не родной. Но голосок приятный. И понять её вполне можно.
С трудом разлепляю запекшиеся, оказывается, губы. Открываю-закрываю рот, насколько позволяет трубка. Выдавливаю (Голос у меня слабый. И хрипит):