– В это трудно поверить, но я теперь сам не знаю. Я не понимаю, что со мной происходит.
– Есть такая легенда…
– Легенда? – Он нахмурился. – О чем ты?
Она улыбнулась и крепче прижалась к нему:
– Звуками лечат уже тысячи лет. Раньше ими воскрешали мертвых – возвращали им искру жизни. Так рассказывают. Историки знают, что производились целые звуковые обряды для спасения душ, одержимых демонами.
– Ты меня разыгрываешь, да? Это невозможно. – Он рассмеялся и чуть откинулся, чтобы заглянуть ей в лицо. – С другой стороны, я сегодня слишком часто произносил «невозможно» и пока ни разу не оказался прав.
Она кивнула:
– Все невозможно, пока мы не научимся.
«Постой. Она говорит о воскрешении мертвых и спасении одержимых? Что она пыталась мне объяснить? Откуда ей знать?»
– Какое отношение имеет эта легенда ко мне? Что ты хочешь сказать?
Она смотрела на него нежно и сочувственно:
– Когда я пела с тобой, я стала частью тебя. Я чувствовала твой разум – твою душу. А теперь ты другой – больше, чем был. Но ты должен был хотеть измениться, чтобы такое случилось. Ты буквально нажелал себе нового бытия.
Он покачал головой:
– Это бред, Грейс. Это невоз…
Она прижала палец к его губам:
– Невозможно? Как видишь, нет. И я никогда тебя не боялась, потому что я тебя ждала.
– Что?
Она ухмыльнулась, переходя на знакомые от Роуз интонации гадалки:
– Видишь ли, есть древнее пророчество, переходящее по женской линии в семье моей подружки. Оно говорит, что я встречу удивительного мужчину, который родится заново, и мы с ним совершим невозможное. – Она прижалась к нему губами. – Думаю, мы уже начали.
– Да, пожалуй, возможно. Расскажи мне еще про этого удивительного мужчину…
АЛИССА ДЭЙ
Принцесса и горошины
Давным-давно и далеко-далеко отсюда, в крохотном королевстве под названием Эльвания, жила одна принцесса.
Точное расположение этого королевства затерялось во тьме веков: одни говорят, что оно стало частью Франции, другие утверждают, что Швейцарии. Второе утверждение, по всей видимости, ближе к действительности, так как жителям этого королевства бывало свойственно ледяное безразличие, которое позднее назовут нейтралитетом. Все сходятся на том, что из окна своей спаленки в высокой башне принцесса могла любоваться водами озера, ныне известного как Женевское. Впрочем, живописные озера не очень ее интересовали. Как и другие виды. Принцессу занимало одно – упорные и неуклонные поиски идеального мужа.
Вот история этой принцессы (и не только ее).
– Люсинда!
Мелодичный вопль Ее Геморройного Высочества оглушил, словно рев трубы в руках бездарного трубача. Люси соскочила с узкой койки, судорожно прижимая к груди ветхое одеяло. Отупело моргая спросонья, она пыталась понять, что произошло.
Хорошо бы – с ней. С ней – это с принцессой Маргаритой Глорианой Долорес Трезор Монтегю. Для друзей – просто Глори… Хотя откуда у нее взяться друзьям? Для Люсинды – с тех пор как им обеим исполнилось десять лет – госпожа, повелительница, хозяйка и сущее наказание.
Вопль не повторился. Люси закрыла глаза и медленно опустилась на комковатый тюфяк, в глубине души надеясь, что ее посетил кошмар. Может, опять приснится тот необъяснимо волнующий сон, хотя и забавно было, что через парадный зал, сверкая черными глазами, к ней несся верхом Ян. С каких это пор Ян является ей во сне?
Более того, с каких это пор у нее дух захватывает от какого-то там… сна?
Люси решительно прогнала эту беспокойную мысль и открыла один глаз. Розоватый свет, сочившийся в узкое окно, недвусмысленно говорил о том, что прошел всего час, никак не больше, с той минуты, когда принцесса наконец-то – наконец-то! – объявила, что изволит быть удовлетворена приготовлениями, а стало быть, Люси может уйти в свою спальню – тесную конурку, примыкавшую к покоям Глори, – и вздремнуть хотя бы пару часов, прежде чем появятся гости.
Тоже, кстати, ублюдки королевской крови.
Будет просто чудо, если Люси доживет до конца этой недели. И почему она не кухарка, не посудомойка или даже не прачка? Уж верно, надрываться в духоте поварни или у котлов, где кипятится белье, – настоящий праздник по сравнению с тем, чтобы скакать на задних лапках перед избалованной принцесской.
Ну да ничего. Не важно. Спать… Ох, какое же это счастье – спать! Еще хоть пару часиков, а потом – кружку крепкого горячего чая… Нет, две кружки, а лучше три, и…
– Люсинда! Сейчас же иди сюда, ленивая мерзавка! Мы забыли про горошины!
Люси от неожиданности подскочила и ударилась головой о каменную стену, да с такой силой, что через пару часов на этом месте наверняка образуется шишка размером с гусиное яйцо. Уже не говоря о головной боли. Стиснув зубы, Люси спустила ноги с койки и встала. Ее слегка пошатывало, голова кружилась и раскалывалась от боли.
– Уже. Иду. Мерзкое. Ты. Чудовище, – едва слышно процедила она сквозь зубы. И добавила громче: – Иду, госпожа!
Она даже не потрудилась придать голосу надлежащую бойкость. Глори все равно этому не поверила бы. В последний раз голос Люси звучал бойко в тот самый день, когда она подбросила в кровать Глори чрезвычайно мокрую и склизкую жабу. Вспомнив тот случай, Люси улыбнулась, но тут же невесело вздохнула: что веселого – жить воспоминанием о ребяческой выходке одиннадцатилетней давности.
Еле волоча ноги, Люси вошла в спальню Глори и, как всегда, оторопела под неистовым напором розового цвета. Настенные коврики, покрывала и сама Глори – все и вся здесь было тошнотворно-розовым. И розово-розовым. И пурпурно-лилово-розовым. Все равно что вдруг оказаться в желудке свиньи.
Люси вновь протерла глаза, надеясь, что кошмарное видение исчезнет, – не помогло. Да и никогда не помогало.
– Глори, ты о чем? Какие горошины?
– Для тебя – «ваше высочество»! – рявкнула Глори. – Или «миледи». По крайней мере, пока не уедут гости. Еще не хватало, чтобы кто-то решил, будто я позволяю прислуге со мной фамильярничать!
– Прислуге?! Прислуге?! А на чьем плече ты выплакивалась столько раз, что нам обеим не упомнить? К кому ты забиралась в постель, трясясь от страха во время грозы, пока тебе не стукнуло пятнадцать? – Люси была уверена, что задает эти вопросы с поразительным хладнокровием. – Так что подумай, стоит ли называть меня прислугой, иначе на этой неделе тебе будет прислуживать Магда!
Глори ахнула, ужаснувшись одной мысли о том, что получит в камеристки свинарку.
– Магда?! Да ведь она год не мылась! Ты, верно, шутишь? Не забывай, что ты обязана мне…
– Я тебе ничем не обязана, – холодно отрезала Люси. – Все одиннадцать лет я отрабатывала – причем с лихвой – свое содержание, и это вопреки тому, что твоя мать обещала моей матери! Через три дня мне исполнится двадцать один, и на эту неделю я задержалась здесь лишь из одолжения той Глори, которую когда-то любила как сестру.
Надо отдать Глори должное – вид у нее стал пристыженный, но буквально на пару секунд.
– Ты отлично знаешь, что, сколько бы тебе ни исполнилось, ты никуда от меня не денешься. Тебе просто некуда идти.
– К моим услугам, Глори, целый мир. Или ты забыла?
Люси взмахнула рукой, и все вещи, которыми был завален пол спальни, – подушки, наряды, побрякушки, – грациозно вспорхнув, разлетелись по местам, в сундуки и гардероб.
– Ну? Какие горошины?
Да, конечно, обязательно нужно было спросить: «Какие горошины?» Кретинка пустоголовая! – злобно прошипела себе под нос Люси, с тяжелым стуком грохнув на деревянный, позолоченный каркас кровати последний матрас.
Вот уже добрых полтора часа она шныряла по коридору, забираясь в комнаты, приготовленные для гостей, чтобы под каждый матрас засунуть железный шарик размером с горошину. Напоследок она пробралась в роскошную опочивальню, которая предназначалась исключительно для заезжих принцев либо эльфийских вельмож, и там пристроила на место последнюю горошину. Ну вот, дело сделано.