— С арбитражным комитетом у адвокатов не очень получается. — В наушниках моего шлема голос его звучал непривычно устало, почти безнадежно.
— Я и не думала, что получится.
— Комитет должен вынести решение через две недели. Если решат против тебя, апелляцию подавать будет некуда.
— А они решат против меня, так ведь?
Он попытался придать голосу больше жизни:
— Ну, адвокаты выжимают из себя все до последних чертиков. Если их крючкотворство и обман не помогут, может, я смогу подкупить парочку членов комитета.
— Посмей только! Тебя в тюрьму засадят.
Сэм захохотал.
Когда мы добрались до Сэмова товарняка, то на борту корабля, пониже торчащего, словно глаз насекомого, командного модуля, я увидела выведенное огромными буквами название: «Клаус Хейсс».
— Важная шишка в экономике был, — ответил Сэм на мой вопрос. — Лет сто с гаком назад. Первый, кто предложил свободное предпринимательство в космосе.
Я полагала, что писатели сделали это задолго до того, как начались космические полеты, — заметила я, направляясь к шлюзовой камере.
— Писатели, — в голосе Сэма, зазвучавшем в наушках, послышалась легкая неприязнь, — это одно. А Хейсс взялся и деньги заработал, дело в ход пустил. По-настоящему.
«Клаус Хейсс» был отделан с большим тщанием и удобствами, чем «Адам Смит», хотя и не выглядел крупнее. Столовая была роскошной, и экипаж явно ел где-то в ином месте. За столом нас сидело четверо: Сэм, я и та самая «пара чудиков», как он их называл.
Мортон Макгвайр и Т. Кагасима лично мне чокнутыми не показались. Возможно, простаки. Несомненно — энтузиасты.
— Это величайшая идея со времен создания письменности! — выпалил, обращаясь ко мне, Макгвайр, едва мы расселись вокруг стола.
Он имел в виду их идею украсить ионосферу рекламными картинками.
Громадную тушу Макгвайра бугрило и распирало во все стороны так, что металлические застежки на его изжелта-зеле-ном комбинезоне едва не разлетались. Он походил на шар, надутый до того, что вот-вот лопнет. Гордо сообщил мне, что еще со времен, когда он играл за футбольную команду колледжа, носит прозвище «Гора-Макгвайр». После колледжа он занялся рекламой и каждый Божий день прибавлял и прибавлял в весе. Живи он на Земле, вряд ли его классифицировали бы как агравитального эндоморфа. Жирный — вот и весь сказ. До невозможности жирный.
— Просто я малый растущий, — приговаривал он счастливо, горстями запихивая еду в рот.
Другой «чудик», Кагасима, был почти так же худ, как я сама. Тихоня, хотя восточные глаза его частенько вспыхивали затаенным весельем. Никто, казалось, понятия не имел, какое имя носит Кагасима. Когда я спросила его, что стоит за начальным «Т», он лишь загадочно улыбнулся и сказал: «Зовите меня просто Кагасима — так вам будет легче». По-английски он говорил очень хорошо, и дивиться тут нечему, поскольку родился и вырос он в Денвере, в США.
Кагасима был магом электроники. Макгвайр — спецом в рекламном бизнесе. Объединив усилия, они и додумались использовать электронные пушки для создания сияющих картин в ионосфере.
— Только представьте себе, — Макгвайр торжествующе сложил срои пухлые руки так, будто выстраивал кинокадр. — Сумерки. Появляются первые звезды. Вы поднимаете взгляд, и — ПАМ! — через все небо, от горизонта до горизонта, протянулась красно-белая надпись: «Пейте Коку!»
Меня затошнило.
Зато Сэм его поддержал:
— Вроде того, как самолеты, бывало, дымом в небе буквы выводили.
— Самая настоящая небесная письменность! — горел энтузиазмом Макгвайр.
Кагасима улыбался и кивал.
— А закон позволяет, — спросила я, — писать рекламные лозунги на небе?
Макгвайр бросил на меня свирепый взгляд.
— Ни один закон не запрещает это! Адвокатишкам не отнять у нас это чертово небо, Боже упаси! Небо принадлежит каждому.
Я перевела взгляд на Сэма:
— Адвокатишки, похоже, забирают у меня мой астероид.
В ответ он улыбнулся мне улыбкой странной, похожей на ту, что появляется на лице охотника, увидевшего, как добыча оказалась на расстоянии прицельного выстрела.
— Владение — вот девять десятых закона, — буркнул Сэм.
— Кто владеет небом? — задал вопрос Кагасима с той восточной двусмысленностью, что сходит за мудрость.
— Мы! — рявкнул Макгвайр.
Сэм лишь расплылся в улыбке, будто кот, взирающий на жирную канарейку.
По настоянию Сэма ночные часы я провела на борту корабля. Его жилище было гораздо роскошнее моего, а поскольку практически все операции в космосе проводятся по Гринвичскому Среднему Времени, никаких неудобств из-за временной разницы не предвиделось.
Каюта Сэма — это вам не ниша в командном модуле. Небольшая, но самая настоящая квартирка со спальником на молнии и встроенной душевой, где струйки воды били со всех сторон. Душевой мы попользовались, а вот спальником не пришлось. В конце концов мы заснули в невесомости, сжав друг друга в объятьях, и проснулись, мягко стукнувшись о переборку, много часов спустя.
— Надо поговорить, — сказал Сэм, когда мы одевались.
— Это означает, — улыбнулась я ему, — что ты будешь говорить, а я слушать, нет?
— Нет. Ну, может, я буду говорить больше. Но нам надо принять кой-какие решения, малыш.
— Решения? О чем это?
— О твоем астероиде. И о нескольких следующих годах твоей жизни.
Он не сказал, что мне предстоит принять решение, касающееся нас двоих. Тогда я это мимо ушей пропустила. А стоило бы уделить этому побольше внимания.
Глянув на электронные часы, вделанные в переборку прямо над спальником, Сэм сказал мне:
— Где-то через полчаса я буду говорить с Его Преосвященством Добродеем П. Дрябни, духовным пастырем Секты Моралистов. Их вождь, главный из их главарей, восседающий по правую руку Сама-Знаешь-Кого. Босс.
— Глава Моралистов?
— Точно.
— Он вызывает тебя? Это о моем астероиде?
Сэм все зубы обнажил в улыбке.
— He-а. О его червях. Этим рейсом мы тащим еще один груз этой твари к нему в Эдем.
— С чего это глава Моралистов решил поговорить с тобой о червях?
— Похоже, червяки подхватили редкую и странную болезнь, — сказал Сэм, и улыбка его сделалась торжествующе злою, — а контракт на поставку, который Моралисты подписали со мной, содержит пункт, гласящий, что я за здоровье червяков ответственности не несу.
Я застыла, повиснув в воздухе, — как в буквальном, так и в переносном смысле.
— И какое это имеет отношение ко мне?
Подобравшись ко мне так близко, что носы наши почти соприкасались, Сэм спросил шепотом:
— Согласишься нарисовать первую в мире рекламу в ионосфере? Рекламу для Моралистов?
— Никогда!
— Даже если в обмен они позволят тебе остаться на астероиде?
Ух, сколько чувств сразу резанули мне сердце! Гнев, надежда, отвращение, даже страх. Но больше всего — гнев.
— Сэм, это омерзительно! Это осквернение! Небеса превратить в рекламный плакат…
Сэм ухмылялся, но говорил он совершенно серьезно:
— Только не надо, девочка, взлетать под облака на крылатой лошадке…
— И делать это для Моралистов? — Во мне все кипело от злости. — Для людей, которые хотят отобрать у меня мой астероид и уничтожить память о моем родном народе? Ты хочешь, чтобы я помогала им?!
— О'кей, о'кей! Не лезь в бутылку, — сказал Сэм, ласково беря меня за руку. — Я только спрашиваю, что ты про это думаешь. Не хочешь — не делай, воля твоя.
Вконец взбешенная, я позволила Сэму затащить себя в командный модуль. Та же самая пара, муж-инженер и жена-инженер, расположились там у приборов — все такие же блондинистые и, как мне показалось, еще больше раздобревшие с последней нашей встречи. Узнав меня, они приветственно улыбнулись.
Сэм попросил их удалиться, и они медленно выплыли через главный люк, словно пара наполненных горячим воздухом воздушных шаров. В столовую направились, без сомнения.
Мы подобрались к пульту связи. В невесомости стулья не нужны: усаживайся прямо в воздухе и все — я руки раскинула примерно на высоте груди, словно в бассейне, когда тело на воде удерживаешь. Сэм в это время возился с приборами, налаживая связь с земной штаб-квартирой Секты Моралистов.