— Ну-у, ска-ажем, — протянул Сэм, — как вы отнесетесь к рекламе во славу Секты Моралистов, которая будет сиять на небе и которую видно будет от Новой Англии до долины Миссисипи?
«Нет!» — беззвучно закричала я. Не может Сэм помогать им в этом! Это же святотатство.
Однако когда предложение Сэма наконец дошло до Дрябни, глаза у владыки, и без того хитрющие, сделались еще хитрее.
— О чем это вы говорите, мистер Ганн?
Сэм вкратце поведал о намерении использовать электронные пушки для создания реклам в ионосфере. С каждым словом его рассказа глаза Дрябни делались все шире и жаднее.
Под конец бородатая физия расплылась в милостивой улыбке.
— Вы были правы, мистер Ганн. Наше положение с величайшей точностью описано в Библии: «Отпускай хлеб твой по водам, потому что по прошествии многих дней воздастся тебе тысячекратно».
— Значит ли это, что мы поладили? прямо спросил Сэм.
Я рванулась к нему и с такой силой хлопнула по выключателю экрана, что меня тут же подбросило вверх. Сэм поднял на меня взгляд. И следа удивления не было на его лице. Он смотрел так, будто ожидал, что я драку с ним затею.
— Ты этого не сделаешь! — воскликнула я. — Ты ж им на руку играешь! Ты не можешь….
— Ты хочешь остаться на астероиде или нет?
Я поперхнулась на полуслове и уставилась на него. Глаза Сэма, сделавшиеся сплошь серыми, буравили меня насквозь.
— Дела, девочка, именно так и делаются, — сказал он. — Тебе нужен астероид. Им нужен астероид. Я угрожаю, они знают, что моя угроза чушь и блеф, но делают вид, что изучают ее — до тех пор, пока не получат того, чего в настоящий момент у них нет. Сводится все это к тому, что ты можешь оставаться на астероиде, если Тот-Кто-Святее-Тебя получает готовой свою рекламу в ионосфере. Такова сделка. Ты на нее идешь или нет?
Говорить я была не в силах. Слишком много ярости, слишком много путаницы. Я разрывалась, не в силах сделать выбор, и злилась на Сэма за то, что он вверг меня в эту агонию нерешительности. Да, я хотела остаться на астероиде, только — не ценой того, чтобы позволить Моралистам обесчестить небо!
Экран снова замерцал. Сэм тронул выключатель, и физия Дрябни, расплывшаяся в сальной улыбке, снова заполонила экран. С него аж сочилось жирное счастье торговца, наконец-то ударившего по рукам при продаже дрянного товара по бесстыдной цене.
— Дело сделано, мистер Ганн. Мы переосмыслим наши требования относительно приобретения данного конкретного астероида. Ваша…э-э-э… подруга — тут последовала лоснящаяся от сала улыбочка — может оставаться и тесать камень сколько душе ее будет угодно. В обмен вы поможете нам воспроизвести нашу рекламу в ионосфере.
Сэм обратил взгляд ко мне. Стоило мне отрицательно повести головой — и сделке конец. Вместо этого я — кивнула. И при этом так закусила губу, что почувствовала во рту вкус крови.
Сэм усмехнулся, глядя прямо в экран:
— Договорились, епископ.
— Владыка, — поправил Дрябни. Затем прибавил: — Я полагаю, наш груз червей прибудет в Эдем в целости и здравии?
— От вас зависит, — откликнулся Сэм не моргнув глазом. — И от силы молитвы.
Они премило беседовали так несколько минут, эта пара жуликов, поздравлявших друг друга. Каждый получил что хотел. Я вдруг поняла, что Сэм неплохие деньги заработает на поставке Моралистам ионосферной рекламы. Гнев мой обрел новое направление. Я чувствовала, как краснеет у меня лицо, как жаром ярости запылали щеки.
Наконец, Сэм закончил разговор с владыкой Дрябни и выключил коммуникатор. Мне показалось, что бородатый образ Дрябни так и остался на экране, даже когда тот потемнел и погас. В воображении образ продолжал гореть впечатавшейся в мозг картиной взрыва.
Сэм обернулся ко мне с улыбкой, исказившей его лицо.
— Поздравляю! Ты можешь оставаться на астероиде.
— Себя поздравляй, — произнесла я дрожащим голосом, едва сдерживаясь. — Влез в рекламный бизнес. Должен хорошую прибыль взять на испоганенном небе. Надеюсь, это принесет тебе счастье.
Я выскочила с мостика и полетела к раздевалке, где остался мой скафандр. Да, на астероиде остаться я могу и работу свою закончить тоже могу. Но любовная связь моя с Сэмом Ганном кончена. Навсегда.
Сэм поручил толстяку-инженеру препроводить меня в мастерскую: знал, что я вне себя, и понимал, что лучше оставить меня в покое.
Но ненадолго. Четыре или пять бессонных часов, пока я моталась по полутемной мастерской, словно бутылочная пробка по бурному морю, прошли, когда я увидела, как сигнал вызова на моем коммуникаторе засветился красным. Я протянула руку и включила связь.
На экране появилось лицо Сэма, виновато, по-мальчишески улыбавшегося.
— Все еще дуешься на меня?
— Нет, не очень.
Уже произнося эти слова, я поняла, что в них заключена сущая правда. Я злилась на Дрябни и его самодовольную Моралистскую власть, злилась — по большей-то части — на себя за неуемную страсть изваять Хранитель Памяти, из-за которой позволяла им делать все что угодно, лишь бы оставили меня в покое.
— Хорошо, — сказал Сэм. — Хочешь, принесу тебе что-нибудь позавтракать?
— Не стоит, думаю, — покачала я головой.
— Мне через пару часов курс менять, — сказал он. — Так, чтоб я эту жестянку с червяками смог на Эдем забросить.
— Я знаю.
Он оставит, покинет меня, и я не стану причитать и винить его, коли он никогда не вернется. Все же в тот момент для меня было невыносимо, чтобы он оказался рядом, коснулся меня. Только не теперь. Не так скоро после сделки, которую он заключил. Я знала, что он сделал это ради меня, хотя знала и то, что собственных причин у него тоже хватало.
— Послушай… Могу кого другого попросить сварганить рекламки для Моралистов. Тебе не придется этого делать.
Он хотел со мной по-доброму обойтись, я знала. Но гнев мой не стихал.
— Не имеет значения, кто нарисует картины, Сэм. Беда в том, что реклама заполонит небеса. Для них реклама. Вот что мне отвратительно.
— Я для тебя это делаю, девочка.
— И для своих барышей, — вспыхнула я. — Говори уж всю правду.
— Ну, так, мешок денег можно заработать, — согласился Сэм. — Тебе не придется больше уповать на университетские гранты.
— Никогда! — Я даже плюнула.
— Это, — Сэм усмехнулся, — по-нашему. Узнаю любимую. Согласись ты, я, пожалуй, огорчился бы. Но спросить все равно был обязан, обязан был дать тебе первую пристрелку на деньги.
Деньги. Искусство и деньги всегда оказываются повязаны друг с другом, хоть ты что делай. Художник должен есть. Дышать должен. А на это требуются деньги.
Все же я упрямо отказывалась поддаваться искушению. Я не стану помогать Дрябни похабить небо над всем миром его рекламками. Никогда.
Во всяком случае, так я считала.
События последующих недель разворачивались так стремительно, сейчас я уже не совсем точно помню, с чего все началось. Кто кому что делал. Только одно запомнилось совершенно точно: Дрябни и не помышлял выполнять свою часть обязательств по сделке, заключенной им с Сэмом, да так никогда их и не выполнил.
Я снова оказалась одна и страшно скучала по Сэму. Три года прожила я в полном одиночестве, не проронив ни слезинки и не издав ни единой жалобы. Даже лелеяла свое уединение, свободу от необходимости приспосабливать собственное поведение к ожиданиям других. Сэм ворвался в мою жизнь брызжущим весельем, фейерверком, светящиеся искры которого разлетались во все стороны. И теперь, когда он ушел, исчез, я скучала по нему. Боялась, что больше вообще его не увижу, знала, что если он меня забыл, то виновата в этом я сама.
Нежданно-негаданно мое печальное одиночество было нарушено прибытием отряда из двух дюжин инженеров-силовиков, снабженных всеми официальными бумагами, что давали им право отбуксировать мой астероид к Эдему, где его готовы были разбить и использовать в качестве стройматериала для обиталища Моралистов.